— Нет! Нет! — я отбросила его руку, когда он потянулся снова успокоить меня; Констанция поступала точно так же, когда злилась и хотела настоять на своем. — Это неправда. Я тебе не верю.

Хотя я продолжала сидеть, я чувствовала, что начинаю как бы пятиться от него, отступать из этой комнаты, уходить от всего, что он сообщил мне, от этого ужасного момента истины. Потому что не отключившейся долей разума смогла поставить на место все части головоломки. Но я была во власти не этой доли, я была во власти своих чувств — агонии, любви и отчаяния, осознания того, что впереди меня ждут мучительные годы, пустые годы, которые никто, кроме Мартина, не в состоянии будет заполнить. Внутренний голос твердил мне: «Ты должна была знать это, ты должна была видеть, что между вами не может быть ничего, ты могла рассчитывать лишь на роль содержанки». И я закричала в ответ: «Нет, неправда!» — «Правда, и это факт, так что принимай все как есть. Он никогда не хотел приходить в твой дом, а если и приходил, то не для того, чтобы остаться — он хотел лишь тебя». «Нет! — кричала я, — он хотел остаться. Он любил меня, я знаю, что он любил меня». — «Если у него была жена, то он, должно быть, любил и ее», — настаивал этот внутренний голос. «Заткнись! Заткнись! Закрой свою пасть. Иди к черту, ты!..» Боже мой, это была совсем не я, даже в мыслях я не позволяла себе ругаться. «О, не лишай меня последних сил. Очнись, — сказала я себе. — И слушай, что говорит Томми…» «Не могу, Боже милостивый, сделай так, чтобы это было неправдой».

— Послушай, девочка, возьми себя в руки. Я принесу тебе еще выпить.

— Заткнись! Замолчи! — кричала я. Я по-прежнему отчетливо видела людей, их силуэты резко очерчены, как будто на ярком свету. Но я не обращала на них внимания. Я сосредоточилась на Томми и его лжи. — Это неправда, это неправда. Заткнись! Заткнись!

Теперь все смотрели на меня, и только мой голос заполнял помещение, каждый его уголок. Я попыталась остановить себя, но, когда какая-то женщина взяла меня за руку, я пронзительно закричала на нее. Потом Томми обнял меня, и я стала бить его руками и пинаться, и мой пронзительный крик поднял меня с земли, и я поплыла по воздуху. На какой-то кратчайший миг, такой короткий, что секунда по сравнению с ним показалась бы длинной, мною вновь овладел экстаз, подобный тому, что я испытывала ребенком, когда подпрыгивала в воздух, и я громко закричала на него:

— Прочь! Прочь!

Потом все исчезло…

Я чувствовала, что начинаю просыпаться, и, как всегда, когда меня ожидало днем что-то неприятное, постаралась удержаться за сон. Но это было какое-то другое желание и другой сон. Он был глубже, и я желала умереть в нем, не сознавая, почему именно я этого хочу. Но потом, подобно неотвратимой волне, понимание поднялось к самой поверхности моего разума. Я застонала: «О Боже! О Боже!»— и подняла веки. Отец сидел напротив и смотрел на меня. Был день, я лежала в незнакомой комнате. Я схватила его за руку и закричала:

— О, папа!

— Ну, ну, девочка, успокойся. С тобой все в порядке.

— О, папа! Что же мне теперь делать? — спросила я, но отец не понимал, что я имею в виду, поэтому он погладил мои волосы и повторил:

— Успокойся, успокойся.

Я села и оглядела комнату.

— Где я?

— Успокойся, все в порядке, — сказал он, похлопывая меня по плечу. — Ты помнишь Молли? Знаешь Молли? — он улыбался и говорил таким тоном, словно я была ребенком, успокоить которого можно было, напомнив ему о чем-то простом и обыденном.

— Да. Да, конечно, я знаю Молли.

— Тебе стало плохо, а она случайно оказалась поблизости и забрала тебя к себе. Потом она прислала мне записку, и я прочитал ее, когда пришел домой.

Мой рассудок как-то странно онемел. Хотя я сознавала, что Мартин мертв, что у него остались жена и двое детей, это казалось мне нереальным, не настолько реальным, чтобы вызвать во мне боль, потому что, после того как я проснулась и осознала, что произошло, мною овладело непонятное чувство — я словно закрылась сама от себя. Я как будто стала двумя различными людьми — один человек обладал моей головой, другой — сердцем, и тот, у которого было мое сердце, вовсе ничего не чувствовал. Я решила использовать того, который владел моей головой, и поднялась с кровати, завернувшись в пуховое стеганое одеяло. Мягко оттолкнув отца, я сказала:

— Я должна идти домой. Там ребенок.

— С девочкой все в порядке. Она с тетей Филлис.