Ракета

Джульета удалилась куда-то далеко за Северный Полярный круг. Бобби преследует ее, как измученный траппер, бредя по сексуальной тундре в изношенных снегоступах и героически прыгая со льдины на льдину. Однако она остается далекой и недостижимой, как Полярная звезда. С Енохом Роотом она и то чаще видится, чем с Бобби, а Енох связан обетом безбрачия или как там это зовется. Или нет?

Несколько раз, когда Бобби Шафто все же удавалось вызвать у Джульеты улыбку, она начинала задавать трудные вопросы. Ты спал с Глорией, Бобби? Пользовались ли вы презервативом? Могла ли она забеременеть? Исключаешь ли ты полностью возможность, что у тебя ребенок на Филиппинах? Сколько ему или ей было бы сейчас? Ну-ка, прикинем: ты трахнул ее в день Перл-Харбора, значит, ребенок мог родиться в сентябре сорок второго. Тогда твоему ребенку сейчас четырнадцать, пятнадцать месяцев — может, лапочка как раз учится ходить!

Шафто всегда становится не по себе, когда железные бабы вроде Джульеты начинают умиляться и сюсюкать. Поначалу он думал, что она его так отшивает. Дочь контрабандиста, партизанка, интеллектуалка и атеистка — да что ей до какой-то манильской девушки? Окстись, мать! Война кругом!

Потом он находит более правдоподобное объяснение: Джульета беременна.

День начинается с рева корабельной сирены в Норрсбрукском порту. Городок — россыпь аккуратных белых домиков на скале, которая круто обрывается в Ботнический залив, образуя южный берег обрамленного пристанями фьорда. Полгородка выбежало на улицы и в тревожном свете розовато-желтой зари увидело, что девственность фьорда нарушил неумолимый стальной фаллос. И не просто, а со спирохетами: несколько десятков людей в черной форме выстроились наверху аккуратно, как леерные стойки. Когда отзвуки сирены затихают в каменных стенах фьорда, становится слышно, что спирохеты поют: горланят разухабистую немецкую песню, которую Шафто последний раз слышал в Бискайском заливе во время атаки на конвой.

Еще два человека в Норрсбруке должны узнать мотивчик. Шафто идет к Еноху Рооту в церковный подвал, но никого не застает; постель и лампа простыли. Может, местное отделение Societas Eruditorum проводит заседание на рассвете, а может, Енох нашел постель потеплее. Но старый верный Гюнтер Бишоф на месте: высунулся в окошко своей мансарды, смотрит в цейсовский бинокль на незнакомый корабль.

Шведы с минуту стоят, скрестив руки на груди и разглядывая непонятное явление природы, потом разом решают, что ничего не видели. Они поворачиваются спиной к гавани, возвращаются по домам, начинают варить кофе. Нейтралитет — состояние не менее странное, чем война, и точно так же требует неприятных уступок. В отличие от большинства европейцев шведы могут не беспокоиться, что немцы захватят их город и потопят рыбачий флот. С другой стороны, немецкое судно нарушило их суверенитет, и, по-хорошему, надо хвататься за вилы и кремневые ружья. С третьей стороны, корабль, вполне вероятно, сделан из шведской стали.

Шафто не сразу узнает подводную лодку, уж очень форма нехарактерная. Обычная подлодка выглядит как надводный корабль, только длиннее и уже. У него есть V-образный корпус и плоская палуба, утыканная орудиями, а на ней — боевая рубка, из которой торчит всякая ерунда: зенитки, антенны, страховочные тросы, орудийные щиты. Фрицы бы туда часы с кукушкой поставили, если бы нашлось место. Когда обычная подлодка рассекает воду, из дизелей валит густой черный дым.

Эта похожа на торпеду длиной с футбольное поле. Вместо боевой рубки — неприметный обтекаемый горб. Ни орудий, ни антенн, ни часов с кукушкой — все гладкое, как окатыш. Нет ни шума от дизелей, ни дыма — только немного пара. Похоже, у этой хреновины вообще нет дизелей. Она только ровно гудит, как «мессершмитт» Анжело.

Шафто ловит Бишофа на выходе из гостиницы — тот тащит вещмешок размером с убитого моржа. Бишоф задыхается от натуги, а может быть, от волнения.

— Это она, — хрипит он таким тоном, будто разговаривает сам с собой. Однако судя по тому, что слова английские, обращается он к Бобби. — Ракета.

— Ракета?