С его точки зрения, Крот был грешен. Причем до такой степени, что никаким вегетарианством дело не поправишь.

— И что теперь? — спросил барон. — Думаешь, мы тебя, безбожника, пощадим? Из-за собственной глупости, похоти, страха и ненависти уничтожил мир! Пусть и не лучший, по твоим словам, но, опять же — по твоим!

Крот понуро кивнул.

— Я хочу… Надеюсь… Очень… Испрафить дело, фот. И сам испрафиться хочу. А-то что за жизнь? Хоть фой, хоть к скале прифязыфайся, тоска да одиночество… Фозьмите меня к себе, а? Что хотите для фас сделаю, пятки лизать буду! Только помогите, помогите этого злобного гада прибить… Сам я… Ну… Не могу! Не могу и фсе! И клянусь служить! Хотите — феру вашу приму! Хотите — покажу множестфо кладов закопанных! Хотите — в ипотеку фступлю!

— Во что вступишь?

— Не знаю точно. Но этим словом тот колдун ругался постоянно, так что думаю, что-то очень плохое, нафроде ада или болота.

— Так. Не богохульствуй при батюшке, а то кадилом захреначу, — вмешался отец Ставросий. — Мы подумаем.

Константин пристально посмотрел на священника и кивнул. Подумать было о чем.

Отошли рыцарь с батюшкой в уголок и зашептались. Бурно жестикулировали, что-то друг другу доказывая, кивали, соглашаясь, разбивали в прах свои же доводы. Занял процесс чуть менее получаса.

Потом подозвали колобка. Громко приказали — в случае малейшего намека на предательство — глушить гада всем имеющимся у круглого арсеналом.

И сняли с Крота-Разбойника веревки.