Глава 38
Извини, фаранг, я заморочил тебе голову Фрэнком Чарлзом, но сегодня я целиком и полностью консильери.
Только что звонил цюрих-лихтенштейнский банкир. Не поверите, но этот швейцарский финансист говорит по-английски лучше английской королевы, только с еще более высокомерными интонациями. Он всерьез отчитал меня за то, что я заставил его эфиопку выслать мне документы, потому что он теперь получил их обратно и стало ясно, что комплект неполный.
— Неполный? Посылка весила больше двух фунтов!
— Она забыла выслать доверенность.
— Я видел что-то около пяти различных доверенностей.
— Но ни одной вам. Чтобы вы могли законно осуществлять свою деятельность — заметьте, я не делаю никаких предположений, в чем она состоит, хотя все так или иначе подпадает под понятие права адвоката не разглашать полученную от клиента информацию, — так вот, чтобы все было легально и открыто, я должен видеть доверенности на ваше имя обоих держателей акций.
Радостного мало. Меня страшила мысль, что придется просить Викорна и Зинну снова идти с документами к нотариусу. Зинна особенно сомневался, стоит ли меня наделять такими полномочиями. Шпион Викорна доносил, что генерал на взводе. Следовало читать: превратился в комок нервов. К тому же немного смущал текст доверенности. Она, среди прочего, давала мне полную власть над сорока миллионами долларов. Я не был уверен, что и Викорну такая перспектива придется по душе, и, не желая встречаться со стариками, послал им перевод текста доверенности на тайский язык с припиской, что дело срочное. Я чувствовал слабость своего положения, но вмешиваться ни во что не мог. Прождав час и не получив ни от одного ответа, я попытался дозвониться Викорну, но Мэнни сказала, что шеф недоступен. Что значит недоступен? Речь идет о сделке года, если не десятилетия, а он вдруг недоступен?
Если мозг предрасположен, им легко овладевает паранойя. Моя накатила, когда я стал перечитывать перевод на тайский лихтенштейнской доверенности. Даже на английском текст звучит пугающе непререкаемо и использует такие обороты, как «всякий способ действия и любое имущество без изъятий…». Или есть такой пассаж: «Вышеозначенный Сончай Джитпличип действует с полного одобрения и обладает всеми правами и полномочиями передающего право, который будет поддерживать, утверждать и скреплять подписью каждый его акт и ни при каких обстоятельствах не станет отменять, изменять или препятствовать его действиям, которые предпримет Сончай Джитпличип в отношении названных фондов». На тайском, в котором принято повторять ключевые фразы, чтобы никто не сомневался, о чем идет речь, и есть определенные способы выражения идеи абсолютной власти, что видимо, объясняется влиянием санскрита, все это звучало еще категоричнее, словно меня назначали вице-королем Индии или чем-то вроде этого.
Признаю, плохо образованный солдафон, всю карьеру отличавшийся кругозором гориллы, скрючившейся над мешком с бананами, мог вполне испугаться оборотов этого юридического жаргона. Вышеозначенная горилла могла решить, что ее хотят обокрасть. Не помог звонок Мэнни: она сообщала, что Викорн вот уже час висит на телефоне — разговаривает с Зинной. Как раз час назад я послал им перевод на тайский текста доверенности. Я почувствовал потребность прогуляться.
На улице ненадолго наступило облегчение — все казалось обычным: прилавки с едой стояли на месте и были готовы обслужить полицию (время близилось к полудню). Самое худшее, что я мог сделать, — бежать, повинуясь самопроизвольно возникшему страху. Кажется, это называется нервным срывом? Странно, меня перестали слушаться ноги. «Самое плохое — броситься бежать: будет выглядеть очень скверно», — стучало в мозгу.
Прилавки, по мере того как я прибавлял шаг, мелькали все быстрее и быстрее.
Что-то твердило в ухо: «Нет-нет, только не это — не веди себя как убегающий от тени глупый трус, как дурак, шарахающийся от собственной тени, как человек, пытающийся скрыться от собственного сознания».
И я включил ту штуковину, которую называют волей. Будто в разгар драки под руку попалась железная палка и я попер с ней на врага: воспользовался этой самой волей, что бы ни значило это слово, чтобы унять сердцебиение, успокоить нервы, остудить перегретое воображение и подчинить себе ноги, которые в эту секунду хотели только одного — бежать.
Вот я в конце улицы, и все под контролем, кроме одного — я не на шутку напуган. Твержу себе: «Это безумие, здесь никого нет, за тобой никто не следит, до тебя никому нет дела». И тут же в голове проносится: «Ох, а так ли? Ты только что отправил письма двум самым главным мафиози в Таиланд, в которых просил у них сорок миллионов долларов — и думаешь, за тобой не следят?»
Я заставил себя спокойным шагом вернуться в управление и, входя в здание, поднял глаза на окно Викорна. Старик, конечно, был у себя и наблюдал за мной. Как только я оказался за столом, мне позвонила Мэнни.
— Поднимайся.
Полковник сидел за столом, я стоял перед ним. На лице и руках выступил холодный пот. А ведь я ни в чем не провинился. Викорн взял документ и потряс передо мной. Конечно, это был перевод доверенности.
— Круто.
— Да, — пробормотал я. — Так составили юристы-фаранги, я сам ничего не писал.