— Ну, — неуверенно начал я, — может, к утру притихнет.

— А до утра нам, значит, — мотнул головой унтер в сторону входа, — среди этого карнавала разгуливать? Ночной бой это и так dingsda, а ночной бой в городе — вдвойне.

И мы остались.

Йохан со своими расположился на первом этаже, нам же, соответственно, достался второй.

Не знаю, кому раньше принадлежал этот особняк, но денег этот кто-то явно не считал. Точнее считал: мешками, на вес.

Помню, когда мне перед войной достался «по наследству» велосипед двоюродного братца, — старый, раздолбанный, но еще «пригодный к употреблению», — я катался на нем к своему дружку в соседний район, и дорога моя в одном месте шла по улочке, сплошь уставленной такими вот особняками. Только у нас они были все же поменьше и… поаккуратнее, что ли? Передними стояли красивые сверкающие авто, вроде того, о котором вздыхал Клаус, в них садились люди в модной дорогой одежде, каждая пуговица на которой наверняка стоила больше всего моего шмотья. И мне каждый раз очень хотелось заглянуть внутрь и узнать, что же там, за кружевными стенами накрахмаленных занавесок?

Ну и… сбылась, называется, мечта…

По-хорошему, в такой вот домик Эриха Босса надо пускать только в газовой маске — чтобы ненароком не осквернил грязным своим дыханием какую-нибудь полировано-лакированную деревяшку. А то и вовсе, «презерватив», в смысле, полный противохимический комплект напялить.

Меня уже первая комната почти наповал убила. Кабинет, так это, наверное, называется. Стол массивный, как лобовая бронеплита у «триппера», весь покрыт зеленым сукном и лампа на нем с зеленым абажуром. А рядом со столом — глобус, огромный, со Стаську ростом, в старинном стиле исполненный: парусники по океанам волны рассекают, на Африке жираф стоит, выше него пирамидки виднеются.

Ванная комната, опять же… в этом чугунном бассейне впятером, полным экипажем можно спокойно купаться, да что там — заплывы на время устраивать, от края к краю.

Ну а спальня — это уже был просто, как говорит Вольф, coup de grace![24]

Как увидел кровать эту роскошную — парча, бархат, шелк, в одной подушке утонуть можно, а по всей кровати — на «кузнечике» круги спокойно нарезать, не боясь свалиться… увидел я эту роскошь и решил, что вся меньшовская дивизия, да что там, вся Армия Возрождения России, явись она сейчас под этот особняк, не помешает мне на этой кровати подрыхнуть. Хоть сколько-нибудь — час, полчаса, да хоть пять минут! — но рухну я, такой вот как сейчас: грязный, пропахший солярой и кордитом, на эту кровать, не снимая ботинок, завернусь в покрывало и усну. А потом десять раз меня убивайте, на куски режьте тупыми стеклами — сдохнет фельдлейтенант Эрих Босса со счастливой улыбкой на харе, потому как раз в жизни задрых как человек, а не как тля никчемная!

Упал мордой в подушку и лежу, балдею.

И тут Стаська зашла.

— Эрик!

— Ы?

— Как тебе не стыдно… в грязных ботинках — в кровать! Свинство же!

— Угу, — забулькал я сквозь подушку, — свинство. А я — свинья и сын свиньи и вообще ничего ты не понимаешь. Это ж самое наипервейшее удовольствие — влезть вот так во что-нибудь чистое и красивое, да изгадить его к такой-то матери!

— Издеваешься? — обиженно осведомилась моя графиня.

— Разумеется.