Тихо пока.
Подумал — и как сглазил. С другого конца улицы пулемет заработал. Правда, повезло — стрелок за ним, похоже, был совсем зеленый, пули явно выше роста шли.
Десять к одному спорю, прицел у него был метров на пятьсот выставлен, а не на реальные двести. Для городского боя ошибка типичнейшая!
Догнал своих, кинул Михееву подсумок с гранатами, развернулся. Заряжающий наш сумел-таки мешок свой злосчастный пропихнуть, взгромоздил его на горб, спрыгнул, побежал… взвыло пронзительно над крышами, и между ним и панцером мина рванула.
Я уж было подумал — все, отвернулся. И тут Стаська как взвизгнет:
— Он живой, смотрите, он живой!
Оглянулся — точно, шевелится. Ну, лось… Надо что-то делать.
— Механик, радист, — командую, — к дому! Наводчик — за мной!
Сказал — и запоздало так сообразил, что если сейчас вторую мину с тем же прицелом положат, накроют нас с Севшиным, как несушка яйца. Но — мысль мыслью, а ноги уже сами по себе двигаются.
Добежали. Серко уже оклемался почти, встать пытается — причем вместе с мешком! Я, было, решил, что пожалел Господь дурака — послал все осколки в мешок этот проклятый. Гляжу — хрена-с-два, под ногами лужа красная и расползается, что характерно, неприятно быстро.
— Пан командир, я…
— Лежать! — рявкнул я на него. — Молчать!
Donnerwetter, думаю, жгут нужен, а то и два, если у лося оба копыта перебиты, но накладывать их на месте — верная смерть всем троим.
— Севшин, режь лямки!
Наводчик пистолет в левую перебросил, правой нож выхватил, по лямкам полоснул. Заряжающий дернулся было, начал пасть для вопля возмущенного разевать — тут-то его и достало.
— А-а-а-а-а!
Подхватили мы его под руки, поволокли. Я назад оглянулся — черт, думаю, до чего полоса широкая, это ж сколько кровищи из него хлещет! Так и до подъезда не дотащим!
Нет… дотащили. Я тут же ногу перебитую ухватил, стиснул, повернулся к Севшину.
— Хватай вторую, пережимай артерии, пока этот урод кровью не истек! — и остальным, что вокруг столпились: — Чего зенки вылупили? Жгуты, живо! Schneller,[22] мать вашу перетак!
Вот ведь хрень… вроде бы изо всех сил сжимаю, а хлещет по-прежнему, как из крана. Плюс еще орет этот олух так, что уши закладывает.