судьбой.
— Господи, — сказал я, покидая 125 улицу и направляясь к своей машине, — если Ты посылаешь меня сюда, то научи меня, как действовать.
Это было началом моих четырехмесячных скитаний по улицам Нью-Йорка. На протяжении марта, апреля, мая и июня 1958 года я приезжал в город каждую неделю в свой выходной. Я вставал рано утром, приезжал в Нью-Йорк и до ночи бродил по улицам города, возвращаясь домой рано утром следующего дня.
Я тратил время не напрасно. Меня не покидало чувство, что мне поставлена цель свыше, хотя всё это не становилось менее таинственным. Я не мог поступать по-другому. Каждую неделю я вновь и вновь возвращался в город, старался быть открытым, всё время ожидая ответа.
Я хорошо помню первый вечер моих четырехмесячных скитаний. Мария сказала мне тогда, что одним из самых жестоких районов Нью-Йорка является Бердфорд Стувезан, Бруклин.
— Пастор, — сказала она, — если вы хотите увидеть Нью-Йорк с самой его худшей стороны, поезжайте по Бруклинскому мосту и раскройте пошире глаза.
Хотел ли я на самом деле увидеть Нью-Йорк с самой худшей стороны? Я не был в этом уверен. Но, все-таки, семеро участников дела Фермера родились в этом логове. И если я хочу расширить свои горизонты, как сказал мой дед, может мне сначала опустить глаза?
Итак, я проехал по Бродвею, миновал Тайме Сквер и Мартиник, где мы останавливались с Майлзом, и далее к Бруклинскому мосту. На другой стороне я получил точные указания как ехать от полицейского. Итак, я впервые ехал в то место, где, как полагают, убийц на квадратный фут больше, чем где бы то ни было на земле. Тогда, робко двигаясь по улицам, я еще не знал, что спустя некоторое время эти места будут так же знакомы мне, как родные улицы Филипсбурга.
Когда-то Бедфорд Стувезант населяли семьи среднего класса, которые жили в аккуратных домиках с садиками. Теперь это — негритянское и пуэрториканское гетто. Я въехал в этот район холодным мартовским вечером, и мне пришлось долго ездить, прежде, чем я смог найти свободную стоянку для машины. Здесь улицы практически не очищались от снега и большинство машин будто примерзли к бордюрам. Пешком ходить было рискованно, в слякоти по щиколотку и по скользким кучам отбросов. Я бродил в одиночестве по улицам, всматриваясь и вслушиваясь в ту жизнь, о существовании которой просто не подозревал, находясь в безопасности своих гор.
На обледенелой мостовой лежал пьяный. Когда я остановился, чтобы помочь ему, он обругал меня. Я сказал о нем полицейскому. Он пожал плечами и сказал, что разберется. Отойдя немного, я обернулся и увидел, что полицейский по-прежнему стоял на месте, помахивая дубинкой.
У открытой двери стояли две девушки.
— Сюда, сюда! — крикнули они мне. — Ты ищешь компанию?
Напротив, через дорогу, группа подростков столпилась у кондитерского магазина. На них были кожаные куртки с любопытным знаком сзади. Я хотел поговорить с ними, но не решался. Будут ли они слушать меня, или станут смеяться надо мной?
В конце концов, я не подошел к ним этим вечером. Я прошелся еще немного мимо баров, переполненных мусорных баков, мимо церквей и полицейских участков, мимо полуразрушенного дома с разбитыми окнами и дощечкой с надписью "По газонам не ходить", торчащей из грязного снега.
Возвращаясь к машине, я услышал три коротких выстрела. Потом я подумал, что, наверное, ошибся, потому что все люди на улице были спокойны. Но через минуту мимо меня пронеслась полицейская машина, завывая сиреной и мигая красными огнями. Только шесть человек остановились посмотреть, как полицейские выносили из дома мужчину с повисшей плетью рукой, из которой капала кровь. У него было прострелено плечо. Чтобы собрать толпу в Бедфорд-Стувезан нужно было нечто большее, чем выстрел в плечо.
Я вернулся в машину, повесил на окно старую рубашку, уединившись таким образом, укрылся ковриком и уснул.
Сейчас бы я так не поступил. Теперь-то я знаю наверняка, что мне нечего было бояться взрослых или подростков. Вся опасность была в малышах. Эти восьми-, девяти-, десятилетние дети по-настоящему опасны, потому что они совершают насилие ради насилия. У них есть ножи и пистолеты, оружие их старших товарищей, и они думают, что действуют, как мужчины, пуская его в ход. Если бы мне сегодня пришлось ночевать на улице, я боялся бы именно таких малышей.
Но в то утро я проснулся в полном порядке. Может, меня защитила моя собственная наивность, или спасли слова из 90 Псалма, которые я многократно повторял, прежде чем уснуть: