— Ой, Славушка, что за страшное такое место? — Иголка со всех сил старалась не дрожать, однако ж зубы у ней стучали. — Никогда бы по своей воле под землей жить не стала. И как вы на Факеле без травки, без солнца…

— Ну да, двести с лишним лет, и ничего — эффективно выжили, — гоготнул рыжий. — А мы сейчас в тайных, служебных помещениях. Сюда и до войны небось мало кого пускали. Вишь, какие проходы узкие…

— Ой, а это чо за змеи?

— Это не змеи, это провода, — гордо сообщил рыжий. — По ним раньше ликтричество функционировало.

Спустились по лесенке, я сунул Иголке факелы, а сам взял нож и снарядил все оружие. Неприятно мне тут было, что ли, и, чем ниже, тем неприятнее. Здесь стояли ящики с кнопками, ручками и окошками. Я прочитал слова — «магистраль номер», а еще — «аварийный сброс».

Голова сказал, что это приборы, по которым следили за тем, как течет нефть. Голова — умный, вроде пока ни разу не ошибся. Крутил картой во все стороны, шептал что-то, бегал туда-сюда. Дальше был еще один круглый люк, прямо в трубу. Люк заклинило, заржавел давно, пришлось ломиком ковырять. Я маленько боялся, что из трубы вдарит по нам нефтью или заразной водой с реки, но ничего не вдарило.

— Сухо там, — Иголка смешно подвигала ноздрями, ну точно как лисичка. — Сухо там и тут, никто давно не ходил. И нефти тут вообще нет, вот так.

Нюх у нее оказался — не хуже чем у Бурого. Настоящая колдовка, ага, но мне это все больше нравилось. Мне в ней вообще все-все нравилось, обнял бы и не выпускал!

— Тут никто и не пройдет, — сказал Голова. — В смысле хомо взрослый не пройдет. Но мы туда не полезем. Вон нам куда!

— Голова, ты точно уверен, что нам туда? — Я понадеялся, вдруг он ошибся. Потому что из круглой такой комнаты были три выхода. Два нормальных таких, сухих, с трубами, вентилями, там даже лампы неразбитые висели. Зато третий ход был сырой, бетон крошился, лохмотьями рос лишайник, вроде крыш-травы, только бледный. А еще там на стенках кой-чо было написано. В опчем, не стал бы я такие надписи Иголке показывать, не шибко телигентово.

— Это… это же кровью писали, — охнула моя девочка. — Смотрите, и там тоже, они дни отмечали… много дней. Ой, он пишет… Славушка, смотри, что тут? Я грамоту не шибко разбираю.

— Тут написано… что четырнадцатого числа они съели сержанта. Что он все равно бы умер.

— А кто такой сержант? — спросила Иголка.

— Это вроде десятника, — сказал я.

— Наверное, это кормовой, — предложил умную мысль Чич. — Чего уставились, красавчики? Это же нормально. Охраняли вояки под землей трубу, брали с собой живое мяско, чтоб не протухло…

Ну чо, спрыгнули мы вниз, в темень. Голова сперва, конечно, лучинку мелкую кинул, уж потом факелы зажгли. Антиресные ощущения получились, гулко эхо туда-сюда летало. Труба была здоровущая, занимала половину тоннеля, а потолок над нами низкий. Рыжий башкой не бился, а я маленько задевал. Потопали себе тихонько, под ногами песок взлетал. Дошли до места, где труба под уклон провисла. То есть она, конечно, не провисла, так и задумано было. Далеко позади лучик света потерялся, из люка открытого, а спереди тиной понесло. И не то чтоб страшно, а все же маленько я напужался. А вдруг дышать нечем будет, вдруг там воды по горло?

— Не по горло, — утешил Чич. — Но там кое-что похуже воды.

— Скажи, коли знаешь, — Иголка подняла повыше маленькую лампу.

— Пока не знаю, — Чич задрал обе руки, они стали почти одинаковые. Новая рука старела, покрывалась толстыми волосьями, вены выпирали. — Пока не знаю, красавица. Я ведь мозги вперед запаха чую. А там мозгов-то особо нет…

— Над нами метров шесть уже, — Голова потрогал верх трубы, она сырой стала. Мелкие капельки вниз стекали, но пока не хлюпало.