– Тогда можно будет вообще не работать, – принялся искушать Гриша. – Целый день лежать, и в носу ковыряться. И жрать не только помои, но и мясо….

– Мясо – господская еда! – отрезал Макар, глазки которого как-то странно забегали. – Бог так положил, что мясо едят господа, а мы, крестьяне, едим отруби и турнепс.

– К девкам сможешь пойти, – уже почти отчаявшись, выложил главный козырь Гриша. – Ты же хочешь к девкам. Как господ и надзирателей порежем, все твои будут.

– Нет! Нет! – испуганно замотал головой Макар, кое-как поднимая себя на хромые ноги. – Божья заповедь гласит – не прелюбодействуй. Бог к девкам ходить запретил, так святые старцы молвят.

– А онанировать тебе святые старцы не запрещали? – зло спросил Гриша.

– То не с девкой, то сам с собою, – растолковал Макар. – С собою можно, не грех.

– Ну а жить-то по-людски тебе что, не хочется? – теряя терпение, спросил Гриша. – Ведь ты же как скотина, даже еще хуже. О скотине, по крайней мере, хоть как-то заботятся, а на тебя всем плевать – и господам, и святым старцам, и богу твоему. Без бога шире дорога. Свергнем барина, заживем как люди. К девкам будем ходить, мясо кушать, бездельничать целый день, потом опять к девкам….

– Свят-свят-свят! – быстро закрестился Макар. – Да что же это? Да разве же так можно? Ведь это какой грех! Нет, ты уж меня, православного, на такое не подбивай. Сам лиходей, так и меня загубить хочешь. Не выйдет! Пойду, расскажу все про тебя господам. Пущай тебя накажут строго, чтобы впредь к греху не склонял.

И Макар, хромая, побрел к барскому дому, из-за угла которого как раз вывернула группа громил с дубинами за поясами.

Гриша среагировал мгновенно – он прекрасно понимал, чем лично ему будет грозить промедление. Со всех ног бросившись к громилам, он обогнал хромого Макара, и, пав перед надзирателями на колени, закричал:

– Вот этот холоп меня только что уговаривал господ всех зарезать, и все их добро себе взять. Не могу молчать, совесть мучает. Разве же мы не христиане, чтобы людей, да еще господ, резать?

– Вот этот такое говорил? – спросил один из громил, указывая пальцем на оробевшего и онемевшего от страха Макара.

– Он самый, лиходей, – подтвердил Гриша, в глубине души восхищаясь собственной сообразительностью. Да, Ярославна была права, когда говорила, что у него есть то, чего нет у холопов. У него действительно имелось одно преимущество, вот только не мозги, а инстинкт самосохранения, помноженный на гипертрофированный эгоизм.

Макар дико вылупил глаза, тупо переводя взгляд с Гриши на громил и с громил на Гришу. А Гриша, чувствуя себя героем, закрепил успех мелкими подробностями:

– Сказывал, что барина косою вострою зарежет до смерти, а доченьку его Танечку снасильничает на конюшне.

Громилы уставились на оробевшего Макара, и руки их потянулись к дубинкам.

– Барыню хочешь снасильничать? – спросил один из садистов, и на лице его расцвела людоедская ухмылка.

– Да я ж…. Да мы ж…. Православные мы…. Христиане мы…. И в мыслях не имел….

– Сейчас узнаем, кого ты в мыслях имел, а кого не имел, – кровожадно прогудел главный садист. – Ребята, а ну бери лиходея, и на конюшню его.

Пассивный и покорный от рождения Макар даже не пытался сопротивляться, только изумленно хлопал глазами, и, кажется, все еще наивно рассчитывал, что недоразумение разрешится само собой. Но когда его взяли под белы рученьки и вежливо поволокли к конюшне, он понял – чуда не будет.