Подписано «Саше Волкову». И больше ничего.
— А принес-то кто? — спросил я ей вслед.
— Малец какой-то, не знаю я его, — отозвалась из коридора Марфа.
Хм, письмо… Интересно даже, кто это мне может письма писать…
Я развернул треугольный лист сероватой бумаги. Всего несколько строчек.
«Шалтай-болтай сидел на стене того самого дома, в котором волк прыгнул в первый раз. Скучно, даже радио только что выключили».
В первый момент опешил. Что за галиматья такая? Хотя… Стоп. Во дурак. Шифровка же.
Шалтай-болтай — это лысый Юрген. Дом, где волк в первый раз прыгнул… Волк. Первым трупом с вольфсангелем на лбу был Гогензайм из Аненербе. И разложили мы его в полузарваленном доме тут неподалеку. А радио… Ну да, точно. Радио — это время! Выключают радио в девять вечера, после заката уже.
Получается, он вчера меня там ждал? Раз письмо вчера принесли… Или сообразил, что я все еще не в городе, и сегодня тоже придет?
Ладно, это несложно проверить.
Ах ты, бл*ха! Задумался, чуть яичницу свою не спалил!
Я торопливо выключил примус.
«Какой-то национальный праздник у них сегодня что ли?» — подумал я, пробираясь кустами мимо бордельхауса. Шум и гвалт стоял такой, что я мог во весь голос орать гимн Советского Союза, и хрен бы меня кто услышал. Фрицы горланили песни кто в лес, кто по дрова. Пиликали невпопад губные гармошки, кто-то дудел в трубу. Даже барабанов несколько штук притащили. Девки визжали и хохотали. Кто-то даже подпевать пытался. Новости не слушал, вот что. Может фрицы где победу одержали крупную? К Ленинграду подобрались, гниды, не иначе…
Но сейчас мне шум был очень даже на руку. Фрицы гулеванят, и до меня им никакого дела нет. Охренели от безнаказанности. Даже позавчера взорванный склад их не насторожил.
Ага, вот он этот дом с провалившейся крышей. Я замер, прислушиваясь. Вдруг там внутри засел взвод эсэсовцев? Хотя какое там, хрен что услышишь… От борделя грянул бодрый хор. Хм, новая какая-то песня, раньше не слышал. Похоже, какое-то народное творчество по мотивам недавних событий.
Солировал один, с особенно луженой глоткой. В куплете повествовалось про русского вервольфа, который выполз из какой-то помойки. Каждый раз он пытался напасть на доблестного немецкого солдата. И каждый из этих самых солдат побеждал его каким-то особенно нелепым способом — первый бросил в него куском вишневого пирога, и вервольф подавился косточкой и умер. Второй, званием повыше, ходил отлить, и вервольф поскользнулся, третий раздевался и кинул сапогом, попал вервольфу в лоб. А припев подхватывали все. «Ай-лю-лю, ай-лю-лю, и вервольф уполз».
Мечтатели, бля.
Ладно, хватит уже топтаться на месте. Я шагнул в пролом стены и огляделся. Углы скрывают густые тени, там можно черта с рогами спрятать запросто… А может и нет никого на самом деле? Юрген же вчера письмо прислал, кто мне сказал, что он сегодня тоже будет меня ждать?
Тень в одном из углов зашевелилась, выпрямилась, превращаясь в человеческую фигуру. По очертаниям ни разу не похожую на бравого штурмбаннфюрера СС. В какой-то ватной хламиде, на голове — кепка до самых глаз.
— Ты кто? — громким шепотом спросил я. — А ну стой на месте, стрелять буду!