— Много чего. Две коровы, например. Лес на небольшую избу, штуки три топора плотницких, питаться два месяца можно было неплохо!
— А почему только три топора? Вроде, нехитрое приспособление…
— А потому, что сталь дорога. Вот, когда уральское железо станет поступать по железной дороге, тогда цены снизятся. Тьфу ты! Это ж уже прошедшее время… или нет — мир другой ведь.
Кречко поморщился. Он предпочитал не думать о концепции параллельных миров и не вспоминать, откуда именно взялся его собеседник. К Андрею Константиновичу он испытывал искреннюю симпатию, но вполне возможно, что ему об этом чувстве еще придется пожалеть. Кто его знает, чем вся эта история закончится! Попробуй пробиться на прием к главному комиссару государственной безопасности! Это вам не к Марлен Дитрих в гримерную вломиться с пучком роз — тут пути нужно знать. И пути такие имелись, чего кривить душой! Однокашник его, Петька Крючков, близко знаком с порученцем при Лаврентии Павловиче. Понятно, за просто так Петька и жопу от стула не оторвет, но ему можно пообещать что-нибудь экстравагантное. Он, насколько Иван Михайлович помнит, является ценителем кубинских сигар. А сигары те можно приобрести у одного скупщика на Волхонке…
— Не пора ли? — глянул Андрей Константинович на часы, показывающие без пяти шесть. Часы Волкова являлись дополнительным доказательством его слов. Банальная «Электроника — 55», запасы которой были на Гее воистину неисчерпаемыми. При последнем посещении Земли, в Минске они приобрели оптовую партию в тысячу штук и пять тысяч батареек; некоторые из них сохранили работоспособность и через десятилетие.
— Да, вы правы! — кивнул Кречко, отвлекаясь от своих мыслей, — присядем на дорожку — и в путь. Нас ждет столица!
Опустившись на стулья, они отдали дань старой традиции, а затем поднялись. Волков первый покинул гостевую комнату; Кречко же окинул цепким взглядом интерьер, проверил стол и тумбочку на предмет забытых вещей, а затем решительно щелкнул выключателем. Сюда он больше не ездок!
Глава 2
13 ноября 1938 года Альбрехт Зееман, двадцатилетний оберфенрих был разбужен вестовым из казарм. В этот воскресный день Альбрехт рассчитывал проваляться в кровати хотя бы до восьми часов утра, но за окном было еще совсем темно. Его мать, фрау Зееман суетилась на кухне, пытаясь приготовить кофе с бутербродами, а отец сидел в гостиной и читал вчерашнюю газету. Он был труппфюрером СС и в эту ночь дежурил в районной штаб-квартире — в соседнем доме.
— Что случилось, гефрайтер? — спросил Альбрехт у вестового.
— Проверка, херр оберфенрих, — равнодушно ответил тот. Ему еще предстояло доставить депеши по нескольким адресам, поэтому он нетерпеливо «бил копытом», — херр оберст в половине девятого проводит смотр. Распишитесь, херр оберфенрих!
Альбрехт черканул свою подпись в бланке, получил запечатанный конверт и кивнул на прощание посыльному. На часах было шесть тридцать. Утренний туалет занял у него всего пятнадцать минут — белокурое лицо истинного арийца еще не ведало бритвы, а коротко стриженая голова не нуждалась в расческе.
— Служба, сынок? — ласково спросил старик Зееман (ему еще не было и сорока пяти), — позавтракаем вместе?
— Да, папа. Времени еще — вагон.
— Отлично! У тебя, насколько я помню, завтра экзамен на присвоение первого офицерского звания?
— Да, отец. Если все будет хорошо, то завтра к вечеру я буду лейтенантом.
— Я очень за тебя рад. Будем коллегами.
Разменяв шестой десяток, булочник Зееман ввязался в авантюры нового имперского канцлера. В 1933 году он вступил в ряды штурмовиков, а затем перекочевал в элиту — охранные отряды, больше известные в народе как Schutzstaffeln, либо просто и коротко — СС. Единственного сына Альбрехта он пристроил в отряды «Юнгфольк», а дочери остались при фрау Зееман. В те демократические времена для женщин подразумевалась известная свобода действий между тремя литерами «К»: Die Kirche, die Kueche, die Kinder — Церковь, Кухня, Дети.
За пять лет Отто Зееман дослужился до высокого звания труппфюрера и питал надежды уйти на пенсию гауптштурмфюрером. Но не собственной карьерой он жил — все свои надежды и помыслы он связывал с Альбрехтом. Именно его сыну предстояло стать полноправным членом Новой Германии, страны без евреев и славян, и мира, где гегемония чистокровных арийцев не будет вызывать ни малейшего сомнения.
Сорок пять лет Отто прожил, не ведая столь сильной надежды на светлое будущее немецкого народа, существовал между булочной и своей квартиркой на окраине Дрездена — центра некогда баснословно богатого курфюршества. Его супруга Берта металась между тремя литерами, а он, работяга, метался между домом и булочной. Да и той же Кирхой. Не намного бюргер имел больше свободы, нежели его фрау. С приходом к власти Гитлера все поменялось. Он сумел вселить в свой народ надежду, а это немало. Оставалась малость: сделать сказку былью, и первые успехи у Адольфа на этом поприще уже были. Весенний аншлюс Австрии и осенняя аннексия Судетской области Чехии при полном попустительстве Англии и Франции, откровенно боявшихся фюрера — это ли не успех!