Максиму Петровичу, командиру партизанской сотни, такого билета не дали. Отказали ему в этом публично, на собрании:
— Мы, Максим Петрович, твои заслуги и твою лихость помним. С великой бы радостью тебе первому билет выдали, но не можем. Отказала тебе Советская власть. Говорит, что не активен ты ныне стал.
Так поступили с ним незрелые и близорукие люди. А может, и неверные.
Долго волынили с выдачей «Партизанского билета» Максиму Петровичу. И когда, наконец, решили этот билет ему выдать, районные власти сделали это как бы от себя. Не на собрании, как всем, а при случайной встрече:
— Мы тут, Максим Петрович, между собой обсудили и решили этот билет тебе выдать. Бери на и владей.
Дело было сделано. Нанесли рану, и от нее остался рубец.
Сидим, говорим, курим и спорим:
— Нет, Михалыч! Казак я. Куда казаки, туда и я.
— Не то говоришь, Максим Петрович, не то! Разве казак не предупреждает других окликом «Под ноги», заметив яму на дороге, острые камни или стекло?
— Но это ж, чтоб коней не покалечили, а ты хочешь…
— Хочу, чтобы казаков не калечили, чтоб им вовремя сказали: «Казаки, под ноги». И кто им это скажет, как не ты, партизанский сотник? Тебя знают и тебе верят…
— Сделано, кажись, все, чтоб мне не верили… и надо еще знать, где эта яма, чтобы не зря брехать…
Долго беседовали, до первых петухов. Не скрывал он своего недовольства в одном и сомнений в другом:
— Не я толкаю казаков на неверную стежку. Верный путь им покажу, если сам его увижу. Скажу ли тебе? Вряд ли… уж после, может, когда. Верю я, добра ты казакам желаешь, только цены того добра не угадываю…
Тут же, как бы мимоходом, и меня одернул:
— Ты, Михалыч, богато людям добра не сули! Не всему ты голова.
Пора прощаться.
— Ну что ж, Максим Петрович. Спасибо за откровенность!
— За что спасибо-то? Общую правду ищем…
Общую правду? Ну, конечно же! И где ей быть, как не тут, между трудовыми казаками и Советами. И эту правду я знал, вообще знал. Только в ту ночь она не давалась мне. Кажется, ни в чем я не сумел разубедить моего давнего друга, и может так случиться, что мы и советская власть потеряем его. Это я видел, а сделать ничего не мог.