— Да, позвонил, чтобы не ждала пока и не волновалась.

— По телефону, значит… Вот какие времена настали! И на коне ты исправно скачешь и все такое, а с женою по телефону… Чудно! Не казак ты, Михайлыч. Далеко не казак!

Угадал, чертов мерин! Под шестьдесят ему, давно вдовый, а мое больное место с ходу нащупал. Только с неделю, как жену из Москвы привез, молодую. Женщины, известное дело, солдата портят. Ленив на выезды становится человек, все его домой тянет. И разве мы только, маленькие люди! Стенька Разин как изменился и только за одну ночь. А тут неделя…

Волновало другое, главное: что случилось на Газимуре? Если кулаки подняли мятеж, то почему Чесноков не придал значения словам Воровского о суживании массовой базы повстанчества такими убийствами. Тут же все так ясно! Не любят казаки кровопролития. Они устали от запаха крови. А если не мятеж там кулацкий, то что же там?

Тревожило и время. Успею ли? Успеем ли мы вообще? Произошло это в ночь на 1 Мая. Дробин узнал утром пятого, и сегодня тоже еще пятое. Значит, не очень медленно мы действуем. Но банда опережает нас уже на пять суток. Много это, очень много!

Лед только пошел. Вода еще была высокая и течение быстрое. По фарватеру километров десять в час, если не больше. Шестом и лопатой я владел. Силою бог не обидел, и бат шел ходко, опережая скорость реки.

На место добрались в сумерках, часа за четыре. Там следили за рекой. Заметили нас, и начальник заставы Иванов подъехал к берегу.

— Новых данных нет. Я туда сразу же Черниговского направил, помощника. Половину людей ему дал. Пост на тропе в Чирень выставил…

— Понял, Паша! Хорошо. Завтра жди Воровского с конниками. Он будет командовать Если что новое узнаю — дам знать.

С Павлом Ивановым меня связывала многолетняя служба. Молодой он совсем был тогда. Года на четыре моложе меня. Помню, когда мы его в партию принимали, его автобиография уместилась на пол-листе почтовой бумаги, хотя указал он все: родословие свое, школу второй ступени, Тверскую кавалерийскую и службу в армии. После в финскую кампанию мы встретились с Пашей в поезде. Учились потом — я на «Выстреле», он — на третьем курсе Академии имени Фрунзе. Первомай 1941, после парада, праздновали у него в академическом общежитии. С семьями. А после он выехал на рекогносцировку оборонительных рубежей в Особом Белорусском и там обрывается его след. Не одного его. Многих тогда…

Но это было потом, в сорок первом, а сегодня:

— Ну, бывай, Паша!

— Бывай!

Чтоб сэкономить время, я направил бат по протоке, но тут же был остановлен окликом из кустов. Вышел оттуда человек. Казак, должно быть, не по сезону под охотника снаряженный.

— Куда вы, начальник? Вниз? Туда нельзя! Повстанцы туда поскакали.

— Много там этих… повстанцев?

— Много, начальник! Тьма-тьмущая. Восемь полков конных, сказывали.

— Сами эти полки видали?

— Не так, чтобы всех сам. Сказывали, которые…

Врет он и напугать хочет. Это ясно. От них он, от этой банды, чтобы посеять неуверенность и панику. Прием этот не новый, и такие встречались. Но что с ним делать? В бат его взять не могу. Тут и места нету, и небезопасен такой сосед в бату. Но решать как-то надо.