Увидел, как выхватит факел и проломит голову Костистому, со всех сил ударив по маячившему впереди капюшону. Потом обратным движением воткнёт рукоятку в глаз Мяснику. Обыщет трупы, наденет рясу и попробует выбраться.

Пришли.

Вот же дурень — надо было считать шаги и повороты, а не представлять побег.

Впрочем, умей он вовремя отказаться от мечтаний, всё ещё был бы дельцом средней руки.

Глухая дверь с петлями толщиной в ладонь и замком, похожим на гирю для упражнений. Не дверь, а просто могильная плита. Доски такие толстые, а металлические полосы такие частые, что в этой камере пленника можно спокойно запирать с топором.

Просторное помещение без пыли и паутины. Блестит недавно вымытый пол. Чистое ведро с забытой на ободке тряпкой. В стене полка с огарком свечи, кувшином воды и огромной ковригой. Судя по запаху, сегодняшней выпечки. На полу толстый тюфяк со свежей соломой. Попона, пахнущая лошадью, вместо одеяла.

У Ингвара ещё достало сил удивиться, что в камере живёт кошка.

Но он быстро понял, что тюремщики не видят зверька. Значит, это был его гигер.

Нинсон первый раз в жизни не узнал Уголька. Настолько призрак фамильяра был ободранным и запаршивевшим, едва живым. И только сверкавшие янтарные глаза напоминали то колдовское создание, что жило в больных костях Великана.

Руки и голову Великана сунули в колодки.

Затянули верёвку, и обе половинки сошлись, стукнувшись друг о друга.

Нинсон остался сидеть.

Костистый гаденько пожелал спокойной ночи.

Мясник забрал с полки свежевыпеченную ковригу.

Хлопнула дверь. Прогрохотал засов. Пришла Тьма.