– А на второе? – грубо уточнил Порфирьев. – Если МЧС, на которое ты так рассчитываешь, задержится? Или не придёт вовсе? Кстати, у тебя хватит материала, тянуть вентиляцию с пяти разных точек?
– Нет у нас никакого материала, – отмахнулся Петрович. – Если только вагоны разбирать и из гибких материалов попытаться накрутить самодельных труб. Но не факт, что получится. А даже если получится, то столько вентиляций, один чёрт, сожрут всю нашу энергию. Не за сутки, так за двое.
– И что ты предлагаешь? – насупился Антон. Судя по глазам молодого техника, здесь все не на его стороне. – Бросить людей на произвол судьбы?
– Я предлагал тебе прийти на разговор пару часов назад, – парировал здоровяк. – Ты не пришёл.
– Я… – Антон понял, что пока занимался семейными проблемами, забыл о словах Порфирьева, и попытался оправдаться: – Так получилось! Я просидел за передатчиком! Пытался вызвать помощь!
– Значит, у тебя есть шапка-невидимка, – Порфирьев округлил глаза с видом ребёнка-дебила, обрадованного первыми словами любимой сказки. – Потому что я сидел рядом целый час, но так и не смог тебя заметить. Ну и как? Вызвал?!
– У меня дети мёрзнут, – Антон насупился ещё сильнее. – Амина просит горячий чай… Как мне объяснить четырёхлетнему ребёнку, что я не могу её согреть? А макароны, которые принёс, чтобы её накормить, нет возможности сварить!
– Не продолжай, а то я сейчас заплачу, – Порфирьев скорчил жалобную мину. – У тебя есть конкретные предложения? Без невыполнимых прожектов?
– Нет, – потупился Антон, – но я ищу выход…
– Он за воротами, – здоровяк удивлённо приподнял брови. – Тебе показать? Я думал, ты в курсе.
– Это совсем не смешно, – возразил Антон, стараясь выбирать неконфликтные интонации. – Три с половиной тысячи людей находятся в катастрофическом положении, граничащем с гибелью…
– Послушай меня внимательно, – безразличным тоном перебил его Порфирьев. – И молча. Нам очень повезло. С самого начала. Попытайся подумать, иногда это помогает.
Во-первых, нас не раздавило смещением грунта за трое суток ядерных ударов. Это при том, что мы между Кремлём и «Киевской». И там, и там расположены стратегические объекты глубокого заложения, по которым противник каждые сутки наносил прицельные удары спецбоеприпасами, в этом можешь не сомневаться. Станция «Плющиха» была ближе к «Киевской», и её раздавило. «Смоленскую» по Голубой ветке тоже, это наверняка, потому что они приблизительно на одной линии и уровне. Примыкающие к нам перегоны расплющило, нас отрезало от внешнего мира, но не раздавило. И почти не засыпало, и это при том, что рядом была высотка МИД, по которой тоже били прицельно, хоть и стандартными термоядерными боеприпасами воздушного взрыва. И при всём при этом нора, которую мы прорыли, чтобы выбраться на поверхность, имеет длину всего-то десять метров. Но она кривая, я пробивал путь в обход непреодолимых препятствий, так что истинный слой обломков над нами вдвое меньше.
Во-вторых, здесь, на станции, оказались в наличии самые современные инструменты, которые позволили нам прокопаться через этот самый слой обломков. Мы орудовали отбойными молотками, беспроводными, с хорошими аккумуляторами, и никого из нас не завалило при этом, потому что по счастливому стечению обстоятельств в процессе прокапывания ни разу не прошло оседание обломков или обрушение потерявших баланс остатков конструкций. А такое при разборе завалов не редкость. Помимо этого, у нас были обычные ломы, кирки, лопаты и даже тележки, правда, проехать им было негде, и мы таскали их на руках, переделав под носилки.
В-третьих, эта станция имеет собственную артезианскую скважину. Поэтому тут все обеспечены питьевой водой и не мрут как мухи от жажды или отравления грязной водой, которая уже затопила технический уровень.
В-четвертых, на станции есть собственная аккумуляторная ёмкость, благодаря которой мы до сих пор имеем освещение и вентиляцию, и почти трое суток сопротивлялись затоплению грунтовыми водами, которые нас всё равно побеждают.
В-пятых, в нашем распоряжении оказалось аж десять аварийных скафандров, и, хотя это универсальные скафандры МЧС, а не специализированная антирадиационная защита, в некоторой мере от радиации они всё-таки защищают. Без них люди умерли бы от высокого радиационного фона гораздо раньше, чем смогли бы прокопать нору в магазин.
Порфирьев сделал короткую паузу, задумчиво разглядывая Овечкина, после чего закончил:
– Можно продолжать дальше, но время дороже. Подытожим: если бы ядерная война случилась, скажем, лет сто назад, где-нибудь в начале двадцать первого века, мы бы не выжили. Даже успев укрыться в метро, на текущую минуту мы бы либо умерли уже, либо находились при смерти от удушья и голода, в кромешной тьме и по пояс в грязной воде вперемешку с разлагающимися трупами. На деле же нам сильно повезло, но наше везение не будет вечным. Что бы ты ни сделал, энергия закончится, и вентиляция прекратится. И умирающие от удушья люди сами распахнут гермоворота. И впустят сюда радиоактивную пыль. Рано или поздно она их медленно убьёт. Склад в магазине так или иначе опустеет, и людям придётся скатиться до каннибализма, либо выходить на поверхность в поисках других магазинов. Скорее всего, произойдёт и то, и другое, просто не со всеми и не сразу, но речь не о том. Выход на поверхность означает смерть. Там, над нами, не просто эпицентр термоядерного взрыва. Там наслоение множества эпицентров, каждый из которых осыпался на поверхность тоннами радиоактивных веществ. Даже в спецскафандре долго не проживёшь. Без него – тем более. И так на всей территории Москвы, абсолютно везде. Ты видел, что стало с мужиками, которые задержались на поверхности слишком долго. Полчаса назад умерло ещё двое. Док говорит, что остальные не доживут до полудня, а уже утро.
Здоровяк вновь умолк на мгновение и подвёл черту: