Он переводил взгляд с яблока на Бо и обратно, не решаясь ответить.

– Ну, чего обомлел? – рявкнул Бо. – Ешь давай.

– Это правда мне?

– Еще раз спросишь, и будет не тебе.

Юкон задумался, как распорядиться неожиданным богатством. Съесть целиком прямо сейчас? Или оставить половину на завтра? А может, разрезать на четыре части и продлить удовольствие?

Он сдавил в ладони ручку ножа, перемотанную клейкой лентой, задул свечу, осторожно вытащил ее, чтобы не закапать жидким воском блюдце, и разрезал яблоко пополам. Потек прозрачный сок, склеил пальцы. Как оно пахло! Юкон больше не чувствовал смрада дохлой рыбы, не помнил, как ничком распластался по причалу, не зная, хватит ли сил вернуться домой. Теперь все было позади. Теперь у него был день рождения!

Он взял свою половину яблока, убрал в карман. Тихо передвинул блюдце на другой край стола. Встал и только в дверях выдавил из себя:

– Спасибо, Бо.

Старик бросил на него скользкий неприязненный взгляд. Потом заметил вторую половину яблока у себя под носом и растерянно добавил:

– Эй, завтра надо на рынок сходить.

Юкон, стоя спиной к Бо, улыбнулся. Никогда прежде старик не отпускал его в деревню одного – видно, опасался, как бы внук не увлекся и не променял пойманную рыбу на чепуху. Теперь же он вырос, ему пятнадцать, и можно отправить его за покупками. И этот подарок, пожалуй, даже лучше яблока. Бо, правда, и не подозревал, что Юкон давно уже изредка пробирался в деревню, а купленные богатства прятал под соломой в сарае. Но вылазки эти он держал в строгой тайне, и наслаждаться ими, скрывая лицо от торговцев, не мог.

Юкон вышел на улицу, потянулся, содрогаясь от тянущей боли в мышцах и одновременно радуясь свободе. Яблоко грело за пазухой. До завтрашнего утра он сыт и предоставлен самому себе. Жизнь налаживалась на глазах!

В сарае пахло сыростью и прелой соломой. Юкон перетряхнул ее вилами, выгнав пару мышей. Зажег свечу под пыльным стеклянным плафоном, обернулся в дырявый плед, подаренный Дурочкой. Наконец согрелся. Вытащил на свет подарок, принюхался, чуть не застонал от удовольствия. Нет, все-таки Бо странный. То гоняет, подзатыльники раздает, то вот, пожалуйста…

Яблочный сок потек по подбородку на грудь. Юкон жевал медленно, глотая косточки. И долго лежал на спине, вспоминая широкое доброе лицо бабушки Клоги. Он помнил, как она укладывала его на ночь рядом, под бок, он прижимался щекой к ее мягкой груди, и ему снились чудные сны. Вот только, какие именно, он вспомнить не мог.

Из-под соломы он вскоре извлек тряпицу, а из нее свои богатства: две тонкие книжки в треснутых переплетах. Читать его научил Бо, но книги в доме были невыносимо скучны. Другое дело истории, выменянные на рынке: обе они рассказывали об отважных мореходах и о неведомых землях, спрятанных за горизонтом.

Но после съеденного яблока буквы расплывались перед глазами, а все мысли устремились к тому, каким странным иногда бывает Бо. И что теперь – Юкон ему должен? Но ведь и так отдает всю пойманную рыбу. А больше у него ничего нет. Значит… Значит, он будет ловить еще старательнее, чтобы доказать Бо – он не зря пошел против гордости, и его внук умеет быть благодарным.

Решено.

Юкон встал и подошел к единственному пыльному окну над входом в сарай. Шторы в доме Стервятника оставались плотно запахнутыми, но дверь приоткрылась. В тусклом лунном свете Дурочка, стоя у крыльца, стирала рубахи отца в огромном тазу на небрежно сколоченном столе.

Юкон так и прижался щекой к прохладному стеклу. Они с Дурочкой родились с разницей в месяц, но в детстве почти не общались. Юкон вообще не помнил ее лет до пяти-шести, только тогда девочка с грустными зелеными глазами и пугливой улыбкой вдруг появилась в его жизни.

И так же незаметно, как и сам Юкон, она повзрослела настолько, что он не мог ее не замечать, даже когда нужно было. Он наблюдал за тем, как она шила, сидя на крыльце или на качелях за домом, как тонкие пальцы взмывали над пяльцами, как острые ресницы вздрагивали и замирали, когда она замечала его взгляд и молча смотрела в ответ.