– Беги, рискуй головой своей бестолковой, – напутствовал Червь. – Все равно толку от нее – чуть. Только Бо изводишь понапрасну.

Но Юкон уже не слушал.

Место для ловли он выбрал не случайно: здесь береговая линия резко изгибалась, образуя бухту. Ее-то Юкон и перекрыл сетью, зацепив один край за крюк, вбитый в подводный камень, а другой – за деревянную опору причала. Прилив гнал рыбу к берегу, она застревала в ячейках сети, которая к вечеру набивалась так, что не вытащишь.

Волны качали лодку, привязанную к скользким кнехтам на причале, рвали и без того потрепанный канат, рычали от бессилия. Юкон перешел на шаг: на мокрых осклизлых досках того и гляди недолго сорваться. А когда перед тобой ревущий океан, а позади – сплошь черно-белая мертвая пустошь, никто не придет на помощь.

Деревянные доски в унисон заскрипели под ногами. Юкона по колено окатило студеной соленой водой. Он зажмурился от пробравшей до костей дрожи и аккуратно спустился в лодку. Взялся за весла, размотал канат. Лодку мгновенно понесло на сточенные камни, но он успел протолкнуть легкое суденышко вниз по волне. Плечи тут же заныли, в сухожилиях полыхнула боль. Ничего-ничего, греби, если не хочешь с голоду окочуриться, тут не так далеко, как кажется.

Страх отступал постепенно. Блестящая вода, перемешанная с комками слизи, прозрачными нитями водорослей и осколками ракушек, заливалась за борт. Когда Юкон добрался до берегового изгиба, под ногами уже хлюпало. Он ухватился за край сети и закрепил его на корме. Дав себе передохнуть, снова налег на весла. Лодчонку швыряло из стороны в сторону, лихо закручивало, дерево трещало, сопротивляясь буйству стихии. Юкон едва дышал. Глаза жгло от соленых брызг. Из последних сил он направил лодку прямиком к стонущему пирсу, ухватился за скользкий конец веревки и выбрался на сушу.

По причалу перемещался на корточках. Уши заложило от шума крови и ветра, кожу на лице щипало, руки дрожали. «Давай, поднажми, – подбадривал он себя. – Потом и не вспомнишь. Когда брюхо набито, разве думаешь, какой ценой…»

Сеть медленно, как ленивый зверь, заползала на причал. Юкон вытянул дырявый куль, и только после этого, распластавшись на животе, приник лицом к щели между досками. Только бы хватило сил на то, чтобы выбрать из сети съедобное, а остальное вернуть ненасытным волнам. Потому что если не вернуть, завтра океан оставит его с носом. Правила этой игры Юкон запомнил давно и принял их, за неимением других.

Стоило ослабить сеть, пирс завалило рыбьими телами в иголках, бегущих по хребту. Иголки эти имели одно важное преимущество: они сгибались вдоль спины и прочно цеплялись за сеть. Юкон выбрал с полсотни неподвижных смердящих тел и выбросил обратно в воду. Судя по запаху – сдохли давно. Океан снова надул его, подсунув тухлятину. Спустя полчаса, уже в сумерках, до крови исколов пальцы, Юкон запихнул в сумку пяток еще бьющих хвостами рыб и поплелся домой.

Ветер улегся. Океан утробно мурчал за спиной, довольный своей выходкой.

Ну и свинья.

Червь вновь встрепенулся. Голубой глаз уставился на понурого, побитого жизнью мальчишку.

– Предупреждал же, – почти заботливо протянул мертвец. – А ты…

– Отвяжись, – буркнул Юкон, которому вовсе не хотелось пререкаться.

– Завтра приходи. Завтра он добрее будет.

Юкон устало взглянул сначала на Червя, потом на гладкие воды океана, стиснул зубы и продолжил считать трещины под ногами. Он злился, хоть и понимал, что напрасно. Океан всегда играет и почти всегда побеждает. В остальных случаях – просто поддается. Юкон не сомневался, что где-то там, на дне, у океана есть сердце, и оно отнюдь не каменное. А еще он верил, что океан мыслит не хуже него самого.

Серая пустошь, на краю которой проступали контуры двух деревенских домов, постепенно меняла оттенок на пурпурно-черный. Трава будто покрылась коркой засохшей крови. Единственный лысый куст, на котором иногда покачивались чайки, блестел грифельным серебром. Юкон чувствовал, как слабо сквозь мешковину бьют в спину хвосты и как он насквозь провонял рыбьим духом. Бо теперь точно будет весь вечер ворчать и брезгливо дергать носом. Желудок неприятно сводило судорогой голода, глаза слезились.

Ничего, осталось немного.

Дом Юкона выглядел потрепанным, но выстоял уже не одну бурю. Крышу венчала печная труба, торцевую стену увил серый колючий плющ, левее примостился деревянный сарай. Окна они заколотили досками после того, как Бо в пух и прах разругался со Стервятником, жившим по соседству. С тех пор, правда, уже год прошел, но доски остались.

В отличие от соседей, у Стервятника дела шли лучше не придумаешь, и, глядя на его крепкий дом и аккуратно причесанный огород, Юкон нет-нет да и завидовал. И минуя двор, всякий раз исподтишка поглядывал в его окна – не мелькнет ли длинная гибкая тень Дурочки, соседской дочери. А когда удавалось поймать ее взгляд, сердце сразу становилось больше и горячее и с трудом уже умещалось в груди.