— Конечно, волнует, — возразил Кэдмон, не желая вести этот разговор с едва знакомой женщиной. — Однако опыт научил меня, что боль станет только хуже, если я позволю себе потонуть в ней.
— А я, значит, именно это и делаю, тону в боли?
— Нет, не тонешь. Тонуть — это когда забываешь добавить тоник. — Кэдмон знал это, как никто другой. Надеясь поднять настроение, он добавил: — Его прозвище было «Меркуриофил Англикус».
— Я так понимаю, ты говоришь о докторе Паджхэме.
— Падж никогда не помнил, как кого зовут.
— Вероятно, потому, что был чересчур поглощен собственной значимостью. — Не успели эти слова слететь у нее с языка, как Эди зажала рукой рот. — Господи, это просто ужасно! Извини. — И тут же рассмеялась: — Я не говорила, что, когда выпью, становлюсь очень противной? Так что же означает «Меркурио Как-там-его»?
— В переводе с латинского, «английский любитель ртути».
Продолжая улыбаться, Эди подняла брови.
— Гм, очень странно. Интересно, действительно ли мне хочется узнать происхождение такого странного прозвища?
Наслаждаясь этой глупой игрой, Кэдмон изобразил негодование.
— Смею заверить, что история эта далеко не такая колоритная, как ты вообразила. Просто в алхимии ртуть занимает особое место. В древности она считалась потаенной сутью всего во всех вещах.
У Эди вытянулось лицо.
— О, ну и пожалуйста. Наверное, в Оксфорде специально учат, как ставить на место нас, маленьких простых людей.
— Ты всегда бываешь такой откровенной?
— Не всегда. — В ее карих глазах сверкнула хитрая искорка. — Я действительно хочу спать.
Закинув голову назад, Кэдмон рассмеялся. Оригинальный юмор Эди нравился ему все больше и больше.
— Знаешь, это же какое-то безумие, — сказала она, внезапно снова становясь серьезной. — Кровь, убийства, и все из-за какого-то древнего наперсника.
Подойдя к полосатому креслу с высокой спинкой напротив кровати, Кэдмон уселся в него.
— «Камни огня» — это гораздо больше, чем «какой-то древний наперсник».
— Ты что-то говорил о том, что наперсник был якобы изготовлен Моисеем по указаниям самого Бога.