Кроме того, на весь двадцатый век, начиная с семнадцатого года, легла зловещая тень воинствующего марксизма. Но марс-кисты ничего не сумели бы добиться, не начни американцы утрачивать свой цепкий здравый смысл, благодаря которому завоевали целый континент. В шестидесятые годы все говорили о своих правах и умалчивали о своих обязанностях, а патриотизм сделался предметом для шуток. Не верю, что тот же Маркс или этот чокнутый реформатор, будущий Первый Пророк, могли бы одолеть нашу страну, если бы ее народ не спятил.

Но ведь каждый имеет право на собственное мнение, скажете вы. Возможно, У каждого, разумеется, на все свое мнение, каким бы глупым оно ни было.

А уж свое мнение о неких двух вещах абсолютное большинство людей полагало святой истиной и было искренне убеждено, что те, кто не разделяет их мнения, аморальны, достойны возмущения, кощунственны, отвратительны, невыносимы, лишены логики, способны на измену, подлежат уголовной ответственности, антиобщественны, смешны и непристойны.

Эти две вещи, разумеется, были секс и религия.

У каждого американского гражданина существовал Единственный Правильный Взгляд на секс и религию, открытый ему самим Богом. Поскольку эти взгляды отличались большим разнообразием, большинство, очевидно, все же ошибалось. Но во всем, что касалось этих двух вопросов, доводы разума были бессильны.

Надо уважать верования, скажете вы. Это еще с какой стати? Глупость есть глупость, и вера не прибавляет ей ума.

Помню, во время президентской кампании 1976 года я слышала обещание одного из кандидатов, наглядно доказывающее, как пошатнулся рассудок американской нации:

— Мы будем неуклонно следовать этим путем, пока доход каждого гражданина не поднимется выше среднего уровня!

И никто не смеялся.

Переехав в Альбукерке, я во многом упростила свою жизнь. Свои сбережения я разместила в трех солидных банках Нью-Йорка, Торонто и Цюриха. Написала новое завещание, отказав нескольким людям кое-что на память, основное же свое состояние, около девяноста пяти процентов, предназначила Фонду Говарда.

Почему, вы спросите? Я приняла это решение после долгих-долгих размышлений бессонными ночами. У меня было гораздо больше денег, чем нужно старухе, — я и доход-то свой не могла толком потратить. Оставить все детям? Они больше не были детьми и не нуждались в моем наследстве — все они получали говардские премии, не считая того пособия, которое мы с Брайаном выделили каждому из них.

Завещать на «благородные цели»? Дохлый номер, друзья: такие пожертвования обычно прибирает к рукам администрация и начинает паразитировать на них.

Мой капитал брал начало из Фонда Айры Говарда — и я решила вернуть его обратно в Фонд. Это было резонно.

Я купила себе современную квартиру с кондиционером возле студенческого городка, между Сентрал авеню и бульваром Ломаса, и записалась в университет на курс педагогики. Я не намеревалась серьезно заниматься (надо уж очень постараться, чтобы завалиться на педагогическом факультете), я просто хотела попасть в студенческий городок. Там все время происходило что-то интересное — кинопоказы, спектакли, общедоступные лекции, танцы, действовали разные клубы. Докторов наук в университете, что собак нерезаных, но все-таки докторская степень — хорошая визитная карточка, открывающая доступ в разные заманчивые места.

Я стала прихожанкой ближайшей унитарианской церкви и не жалела пожертвований, чтобы и в светской жизни прихода участвовать, и излишним благочестием себя не стеснять.

Записалась в клуб современного танца, в клуб венского вальса, в клуб бридж-контракта, в шахматный клуб, в клуб ужинов с обсуждением текущих событий и в клуб завтраков с обсуждением гражданских проблем.

За шесть недель ко мне приклеилось столько желающих, сколько мух к липучке. Это позволило произвести тщательный отбор партнеров и все-таки обеспечить себе гораздо более разнообразный блуд, чем в прошедшую четверть века. Тогда я тоже не ограничивалась Джорджем Стронгом, но была слишком занята, чтобы всерьез посвящать себя спорту номер один.

Теперь у меня появился досуг. Как сказала одна старая кляча (Дороти Паркер[168]?): «Нет большего удовольствия, чем мужчина!»

«Мужчиною и женщиною сотворил их» — это Он хорошо сделал, и я воздавала должное Творцу целых десять лет.

Но я не все время посвящала охоте на мужчин — точнее, не все время выходила к ним под выстрел, двигаясь при этом как можно медленнее: таков мой образ действий, ведь мужчина нервничает, когда женщина орудует в открытую, это противоречит этикету. Мужчины большие консерваторы в сексе, особенно те, кто это отрицает.