Камиллу трудно было назвать красавицей. Маленькая грудь, довольно широкие для ее роста бедра, тонкие губы… Любители выставочных жен прошли бы мимо и не заметили, но для Дорадо экстерьер не имел особого значения. В объятиях Камиллы он нашел не развлечение, а любовь.
— Знаешь, когда мы только познакомились, я думала, что ты какой-нибудь верхолаз, развлекающийся инкогнито. — Камилла улыбнулась. — Дорогие рестораны, дорогие отели…
— Мне нравится, как ты паришь над городами.
— Ты тратишь все гонорары. — Заработков тапера не хватило бы на их не частые, но яркие встречи. Девушка это понимала, но в ее вопросе не слышался подтекст. — Для меня не очень важно, где мы проведем ночь. Главное, что мы проведем ее вместе.
— В жизни не так уж много восхитительных моментов. Пусть они будут красивыми от первой до последней черточки.
Они остались на мягком ковре террасы, под облаками, но ветер, как ни старался, не мог унести с нее шелест разговора. Концерт, данный ночному городу, закончился, теперь Вим и Камилла говорили друг для друга.
— А потом мы разъедемся по своим домам…
— А потом встретимся снова.
— Да, — после короткой паузы согласилась девушка. — Обязательно встретимся.
Он едва не сказал: «Я люблю тебя». Едва не сказал…
Камилла погладила руку Вима. Длинные пальцы. Достаточно нервные, чтобы их обладатель стал виртуозным пианистом, и в то же время слишком грубые, чтобы это произошло.
— Почему ты стал музыкантом?
Оказывается, подобрать ключик к тщательно запертым сейфам не очень сложно. Твоя Женщина и есть ключ.
— Семейная традиция, — негромко ответил Дорадо. — Мой отец был первой скрипкой в Венской опере. Ему рукоплескали настоящие ценители. Я сел за рояль в три года.
Но стал всего лишь тапером…
— Что произошло потом?
Он стал всего лишь тапером, значит, было «потом».
— Отец погиб за месяц до того, как мне исполнилось четырнадцать. Сын какого-то шейха обкурился травкой и решил покататься по ночному городу на новеньком спортивном автомобиле. Дело замяли.
— А твоя мать?
— Она умерла, когда я был совсем маленький.