Подойдя к группе отрарцев, две монголки вцепились в одного из них и принялись оттаскивать в сторону. Заверещав что-то на своем странном языке, он поднимал руки и растопыривал пальцы, но женщины смеялись и тащили его за собой. Как только его товарищи двинулись дальше, мужчина громко заголосил. На этот раз хорезмиец умирал медленно. Вопли становились все громче и слышались снова и снова.
Когда группа жителей Отрара сократилась до шести человек, Чингис наконец поднял руку. Следившие за его сигналом монголы оставили в покое окровавленные тела и дали хорезмийцам приблизиться к хану, сидевшему спиной к восходящему солнцу. Бледные от того, что им пришлось увидеть и пережить, они продолжили путь. Дойдя до Чингиса, хорезмийцы униженно пали перед ним ниц. Их пленник корчился на пыльной земле, сверкая белками глаз.
Когда один из прибывших осмелился поднять голову и, медленно подбирая слова, заговорил по-китайски, Чингис посмотрел на него пустым и холодным взглядом.
– Мой господин, мы пришли обсудить условия мира! – произнес хорезмиец. Чингис ничего не ответил, а только взглянул на Отрар, на стенах которого снова показались черные силуэты. Поперхнувшись, переговорщик сглотнул пыль и продолжил: – Совет города постановил выдать нашего наместника тебе, господин. Нас принудили к войне помимо нашей воли. Мы ни в чем не повинны. Мы молим тебя пощадить нашу жизнь и взять взамен жизнь наместника Иналчука – виновника всех наших несчастий.
Как только слова были сказаны, человек снова пригнулся к земле. Он никак не мог взять в толк, почему монголы напали на него и его соплеменников. Он даже не был уверен, понял ли его хан. Чингис ничего не отвечал, и молчание затянулось.
Тишину нарушили надрывные стоны наместника. Его не только связали, но и заткнули рот кляпом. Поняв, что он желает что-то сказать, Чингис знаком велел Хасару разрезать кляп. Брат хана не церемонился, и, перерезав тряпку, клинок скользнул по губам. Наместник вскрикнул, сплевывая кровавую слюну.
– Эти люди не властны надо мной! – закричал Иналчук, превозмогая боль. – Позволь мне выкупить свою жизнь, мой господин хан!
Чингис выучил всего несколько местных слов и не понял, что говорит наместник. Хан терпеливо дождался, когда приведут арабского купца, владевшего многими языками. Араб имел такой же встревоженный вид, как и те, что лежали на пыльной земле. Чингис подал знак наместнику, и тот заговорил снова, а хан терпеливо ждал, пока толмач переведет на китайский. При этом Чингис подумал, что было бы неплохо поручить Тэмуге подготовить больше переводчиков, если уж решено надолго задержаться в этой земле. Трудно было заставить себя самого заниматься этим.
Поняв наконец, чего желает Иналчук, Чингис злобно усмехнулся, отгоняя от лица назойливую муху.
– Тебя связали, как овцу на заклание, и доставили твоему врагу, а ты утверждаешь, что эти люди над тобою не властны, – ответил он. – Какая еще есть над тобой власть?
Пока толмач мучился с переводом, Иналчук через силу присел и дотянулся связанными руками до кровоточащей губы, вздрагивая от прикосновения.
– В Отраре нет никакого совета, великий хан. Это простые городские торговцы. Они не могут решать за того, кто назначен самим шахом.
Один из горожан хотел было возразить, но Хасар пнул его, и тот упал навзничь.
– Молчать! – отрезал Хасар, вынимая меч.
Хорезмийцы следили за движением его руки напряженными взглядами. Переводчик не требовался, и человек не отважился заговорить снова.
– Сохрани мне жизнь, и шесть тысяч ук[4] серебра будут доставлены тебе, – заявил Иналчук.
Толмач замешкался с суммой, и Чингис перевел на него свои желтые глаза. Под этим пронзительным взглядом купец задрожал и бросился на землю, присоединяясь к остальным горожанам:
– Великий хан, я не знаю этого слова по-китайски. Этим словом обозначается мера веса, которой пользуются золотых и серебряных дел мастера.
– Несомненно, он предлагает очень большую сумму, – ответил Чингис. – Ведь он назначил цену за свою жизнь.
Купец закивал с земли: