Алексей поднял руки — будто на милость победителя сдавался:
- Не буду, не буду, только вы про Золотую Звезду расскажите.
- Да зачем про нее много говорить? — поморщился Убийвовк. — Войну я все-таки захватил. Это выгляжу моложаво. Орденами был награжден за боевые вылеты. А звездочка — так это другое дело. Разве вы моей фамилии не слыхали, капитан? Тоже мне авиатор двадцатого века. Как-то испытывали новый двухтурбинный экземпляр. На большой высоте он вошел в плоский штопор. Выхода никакого. Командир приказал экипажу катапультироваться, а сам остался в пилотском кресле и на высоте двести метров все же вывел машину. Об этом много писали газеты. Так вот я и есть тот самый командир. Ось як, мий гарный парубок!
Горелов, потянувшийся было за брюками, опустил руки:
- Да ну?!
- Вот тебе и ну. А ты вчера старику чуть ребра не поломал.
- Так ведь я же...
- Ладно, ладно, — остановил его без улыбки Убийвовк, — сам бы на твоем месте так сделал. Ненавижу себя хмельного. Так бы и дал по этой опухшей роже! — закончил он грустно и опять посмотрел в зеркало. — Как ты полагаешь, мий гарный парубок, должен я извиниться перед королевой красоты?
- Да, оно бы лучше.
- Вот и я так думаю. И не извиниться не могу, и ноги к ней теперь не ведут... А все же придется.
Алексей одобрительно кивнул, схватил махровое полотенце и убежал в умывальную комнату: с шести до восьми утра изо всех кранов исправно лилась вода.
* * *
Когда серый штабной автобус привозил космонавтов на аэродром на очередные тренировочные парашютные прыжки, Георгий Каменев преображался. Как-никак был он главным и единственным наставником космонавтов. Каменев приезжал на аэродром раньше других, быстро облачался в летное обмундирование, покрикивал на техников и механиков, готовивших самолет, предназначенный для парашютистов, договаривался с летчиком о маршруте, времени и высоте сбрасывания, уточнял, когда давать предварительный и исполнительный сигнал. У тех, кто должен был прыгать, придирчиво спрашивал о самочувствии, проверял, твердо ли усвоено задание, требовал, чтобы о последовательности действий прыгающий рассказывал все, как перед первым прыжком. Только такая дотошность могла, на его взгляд, исключить ошибки. Субботин во время таких затянувшихся инструктажей презрительно фыркал.
- Капитан, я какой делаю прыжок — первый или пятисотый? — спрашивал он у Каменева.
- Вероятно, пятисотый, — невозмутимо соглашался Георгий.
- А кто меня напутствует? — не унимался Субботин. — Одряхлевший, собирающийся в запас рядовой инструктор или чемпион мира?
- Перестань, Андрей, — энергично вмешивался Костров. — Для такого вертопраха, как ты, хорошего старшины хватило бы. Слишком велика честь, чтобы тобою чемпион мира руководил.
Игорь Дремов, хмуря тонкую соболиную бровь, ворчал:
—Андрюха, лучше бы ты за бессловесного манекена прыгал.
Плечистый немногословный Олег Локтев при подобных пикировках помалкивал. А майор Ножиков, еще немного прихрамывавший после автомобильной катастрофы, только руками разводил: