МК решил провести широкую конференцию, на которой откровенно рассказать юношам и девушкам о всех трудностях и их причинах, дать бой меньшевикам и меньшевистским подголоскам. Один из участников этой конференции рассказывал, как, войдя в фойе помещения, он увидел толпу, в центре которой Косарев ожесточенно спорил с одним из молодых меньшевиков. «Спорил страстно, с глубокой силой внутренней убежденности и веры в свою правоту… Саша громил под одобрительные возгласы окружающих своего противника. Тот уже не наступал, а как бы «линял» у всех на глазах и теперь лишь пытался кое-как прикрыть свое отступление, но упорно бормотал что-то о низких заработках молодежи.
— Да ты опять перепеваешь чужие слова! Мы сами хозяева своих предприятий и участвуем в установлении в них зарплаты, — наступал Косарев. — Это твои заграничные учителя врут об эксплуатации в России. Мы сами со всем пролетариатом строим свою промышленность. И когда тяжело взрослым рабочим, молодежь не будет требовать для себя особых привилегий.
Меныпевичок вскоре совсем замолчал и стал пробираться через толпу, осыпаемый насмешками.
Все еще пылающий, весь в азарте спора, с расстегнутым воротом косоворотки, Косарев искал глазами, с кем бы еще продолжить схватку».
ПИСЬМО ИЛЬИЧУ
Их было семь человек — членов бюро Бауманского райкома комсомола. Заведующий политпросветом райкома Вася Прохоров, как и Косарев, подростком вступил в партизанский отряд легендарного Камо. Был ранен. После госпиталя — снова фронт, бои, тревожные биваки… Под стать им были и другие райкомовцы.
Из Питера Саша привез привычку к жизни коммуной. Мать огорчилась, когда узнала, что сын отказался и столоваться, и ночевать дома.
— Да ты что фокусничаешь? Райком твой через двор от родного дома, от семьи, а ты — в коммунию!
— Не в коммунию, мама, — успокаивал Саша, — а в коммуну. Слово это — французское. Может, слышала про Парижскую коммуну?
Мать тотчас же насторожилась.
— Это что ж, ты теперь в Париж намылился? Так прямо, без обиняков и говори — не хитри. Я — мать. Тебе, пострелу, неведомо, что я глаза свои выплакала, пока ты в Питере скитался. А теперь — Париж…
Мать укоризненно смотрела на сына. А Саша, ласково гладя ее седую голову, говорил умиротворенно:
— В Париж мне, мама, пока ехать незачем. Революционная волна во Франции сникла… А коммуна — это община. Общиной комсомольской теперь жить будем: я. Сеня Федоров и Коля Кормилицин. И все у нас будет общее: жилье, книги, барахло, шамовка… К коммунизму идем. Это понять надо, мама.
Немногое поняла Александра Александровна из этих слов сына. Только чуткое материнское сердце подсказало: «Нет худого в этой коммуне, и ребята с ним будут жить ладные, что — Сеня, что — Коля…» А уразумев, что в Париж Саша не собирается, успокоилась окончательно.
— А младших сестренок я, мам, поднять на ноги помогу. (В девятнадцатом году отец Саши умер от сыпняка.) Коммунары на это согласны.
Жили в коммуне дружно. Сходились в общежитие запоздно, горячо делились впечатлениями о прошедшем дне, спорили до первых петухов. После зарплаты несколько дней шиковали, объедались купленными у нэпманов окороком, колбасой…
«— Загнивает мировой империализм, а с ним и наши недобитые буржуины, а пахнут у них продукты замечательно!» — шутил Сеня Федоров, расправляясь с куском ароматного окорока.
Через несколько дней после «кутежа» коммунары потуже затягивали пояса и питались теперь чем бог пошлет. Когда же становилось невмоготу, гуськом тянулись через двор к бабе Саше — матери Косарева, — благо жила Александра Александровна рядом, рукой подать. И она концы с концами едва-едва сводила, но морковным чаем поила коммунаров щедро — вприкуску с постным сахаром, а то и пустым — «с таком».
Дела райкомовские поглощали Сашу целиком. Идеи, инициативы рождались одна за другой. Однажды бауманцы надумали выпускать районную комсомольскую стенную газету. Позднее перешли на издание ее типографским способом. Набирали и печатали ее комсомольцы-полиграфисты во внеурочное время — на субботниках: то в типографии «Пролетарское слово», расположенной на Южном мосту, то в 5-й типолитографии МСНХ — в Мыльниковом переулке.
Газету назвали «Путь молодежи».