— Одеяло испорчено, он им заткнул сортир, — я хотел сказать, туалет. Мокрое, скомканное, он его заткнул под край унитаза. Как будто боялся, что оттуда кто-то вылезет.

— А умывальник?

— Намочил пижамную куртку и запихал в щель под дверь стенного шкафа.

— Окно?

— Закрыто. Несмотря на жару.

— Это все?

— Нет. Следы спермы по всему матрасу. Должно быть, за ночь мастурбировал раз пять или шесть.

— Ладно, — вздохнула она. — А вы что?

— Ночная смена ждала нас. Вдвоем они ничего не могли сделать. Мы вчетвером вошли в палату и отвели его в душ.

— Он сопротивлялся?

— Не очень. У него был испуганный вид.

— Это вы его испугали?

— Нет-нет. Скорее душ.

— Лекарства?

— Он их принял.

— Значит, вы его не связали.

— Нет необходимости. Он расслабился. Заснул в изоляторе. Уставший, как будто всю ночь не спал.

— Надо им всерьез заняться, — сказала она больше себе, чем Жюльену. — Хотелось бы на него посмотреть. Вы меня проводите?

Жюльен открыл дверь в большой зал, за которым располагались палаты. Двери открыты, и солнечный свет прямоугольниками лежал на линолеуме. Защищенный плексигласом телевизор выключен. Из радио, укрепленного в верхнем углу, раздавалась «Добро пожаловать ко мне» Флоран Паньи.[5] Семь или восемь пациентов по одному или группами беседовали с санитарами во дворе. Еще четверо в зале: один сидел на скамейке, двое бесцельно бродили, еще один устроился на матрасе — буквой L между полом и стеной.

При появлении доктора вокруг нее собралась кучка людей. Она освободилась, только пожав все протянутые руки и ответив на пару вопросов.