20

Срок выхода номера приближался.

Число вопросов, которые требовалось решить сиюминутно и без задержки, нарастало как снежный ком. Редакторский стол был завален черновиками; в кабинет то и дело врывался кто-нибудь из сотрудников, жаждущих консультации. Репортёрша Катя азартно требовала объяснений по каждой правке, коллега Павел тоже несколько осмелел. Даже кроткая машинистка, которой раз за разом передавались исправленные версии текстов, начинала сердито хмуриться и колотить по клавишам с удвоенной силой. Лишь Борис Ильич безвылазно сидел у себя — надо полагать, продолжал шлифовку шедевра, долженствующего стать бриллиантом в короне русской словесности.

Шедевр этот лёг на стол Ивана в пятницу днём, когда аврал достиг наивысшей точки.

Текст, как и было условлено на летучке, представлял собой интервью с директором школы. Директор изъяснялся высоким стилем, интервьюер ему соответствовал, а общий вывод был свеж и нетривиален: образование — это благо, невежество же — напротив. Спорить тут было не с чем; раз уж обратились к человеку с вопросами, надо публиковать ответы в том виде, как он их дал.

Проблема была в другом.

Разговору как таковому Борис Ильич предпослал пространную аннотацию — по сути, отдельную статью от себя. Причём рассуждения по поводу школы он ухитрился увязать с темой, которую окучивал в последние дни, то есть с добычей ауксилита.

Иван поморщился и поднялся, чтобы сходить к усатому умнику и высказать накипевшее, но, взглянув на часы, вернулся за стол и продолжил чтение.

Среди прочего обозреватель писал: «Надо, безусловно, порадоваться, что доразведка принесла результат. Нельзя, однако же, забывать, что результат этот обусловлен скорее удачным стечением обстоятельств, нежели действиями персон, ответственных за добычу на нашем месторождении. В этом контексте нелишне будет напомнить: если бы поиском новой жилы озаботились своевременно, то, по мнению авторитетных экспертов, прирост добычи оказался бы гораздо внушительнее».

Должности и фамилии «авторитетных экспертов» почему-то не приводились. Иван взял ручку и с наслаждением вымарал весь абзац. Похерил бы и три следующих, но тогда на полосе возникла бы лакуна, дыра — а времени, чтобы её заткнуть, уже совершенно не оставалось.

Свои ценнейшие размышления Борис Ильич заканчивал так: «В любой случае, воздушная доразведка в нашем карьере стала достоянием истории. Подготовка же новых кадров и для горного дела, и для прочих отраслей экономики — важнейшая задача на перспективу. Чтобы это понять, не обязательно подниматься на высокую палубу — внизу, на земле, актуальность проблемы тоже достаточно очевидна. Так считает и М. Ж. Древоглодов, директор верхневейской гимназии, любезно уделивший нам время для интервью».

Иван припомнил — да, соответствующая цитата в тексте имелась. Но всё равно вступление выглядело притянутым за уши и вычурным до оскомины. Неужели нельзя без этой словесной эквилибристики?..

— Извините, — окликнул Павел, просунувшись в кабинет, — там опять из типографии спрашивают. Говорят, мы сроки срываем.

— Заканчиваю, — буркнул Иван.

Перечитав последнюю фразу, он вычеркнул словечко «любезно». Было искушение переформулировать весь абзац, но Иван сказал себе — стоп. Что успел, то успел; совершенство, как известно, недостижимо…

Гранки со свёрстанным интервью вернулись из типографии, когда на улице было уже темно. Заглянув к корректору и понаблюдав, как тот заканчивает вылавливать опечатки, Иван всё-таки не сдержался — остановил посыльного, который, получив финальную версию, готов был снова мчаться к наборщикам:

— Ещё буквально секунду. Исправлю тут одну мелочь…

Он вычеркнул из аннотации выражение «на высокую палубу» и написал вместо этого «на борт дирижабля». Подумал — вот так-то лучше. Сила — в простоте, и нечего выкаблучиваться…