— Конечно, они могли бы выучить английский, но они не хотят. Вспомните, что голландцы хозяйничали здесь почти сто пятьдесят лет, а англичане пришли сюда всего семьдесят лет назад. Буры ненавидят англичан, несколько лет назад многие из них покинули эти места, чтобы создать свои государства — Трансвааль и Оранжевое Свободное государство. Они любят свой язык, который напоминает голландский, и свою религию — протестантство особо пуританской формы. Однако несмотря на свою религиозность, они считают цветных людей низшего сорта и осуждают законы равенства, вводимые нами. Так что может наступить момент, когда англичане пожалеют, что они малочисленны, и что корабли с каторжниками не причалили к берегам Столовой бухты. А вот и гостиница. Прошу вас, мистер Харкорт-Брайт, останьтесь в экипаже, а я узнаю насчет номеров.
Однако через несколько минут Рейнолдс вернулся, сокрушенно качая головой.
— Все занято, — сообщил он, — слишком много народа устремляется к алмазным копям. Попытаем счастья в другом месте.
О следующей гостинице Рейнолдс сказал то же самое, и только с третьей попытки им удалось устроиться в «Масоник-отеле».
— К сожалению, свободна только одна комната, — извиняющимся тоном сказал Рейнолдс, — но с двумя кроватями. Вы не против разделить ее со мной?
— Конечно нет, — заверил его Мэтью.
Разместив свой багаж в комнате, Мэтью, не теряя времени, навел справки о кратчайшем пути до алмазоносных участков. Он был неприятно удивлен, когда узнал, что они находятся в шестистах милях к северу от Кейптауна в районе, называемом Гриквалендом, между Оранжевым Свободным государством и Бечуаналендом. От Кейптауна до этой земли обетованной простирались плодородные долины, высокие горные хребты и огромные просторы пустыни Верхнего Кару, где суховеи уничтожали всю растительность за исключением колючек и алое.
Поезд, как выяснил Мэтью, следовал только до Веллингтона, что в пятидесяти восьми милях от Кейптауна, Оттуда до разработок можно было добираться четырьмя способами — на двуколке, самом быстром, но дорогом виде транспорта; в повозке, запряженной лошадью или мулом; в фургоне или пешком.
Мэтью проверил свой пояс с деньгами и купил билет до Веллингтона, с удовольствием сознавая, что может позволить себе нанять двуколку, чтобы значительно сократить утомительное путешествие.
Потом он пошел в бар гостиницы, заказ себе выпивку и сел за столик послушать рассказы об алмазах, которые доносились из каждого угла переполненного бара.
Первый алмаз нашли в Южной Африке в 1866 году, но странно, что тогда это не вызвало алмазной лихорадки. «Эврику», так назвали этот камень, сочли случайной находкой, и только в марте 1869 года был найден еще один крупный алмаз чистой воды, получивший название «Звезда Южной Африки». Он был продан в Лондоне за 30 тысяч фунтов. Вот тут-то и открылись ворота, и со всех сторон света сюда устремились искатели сокровищ. Стали находить все новые алмазы, и все больше старателей осваивало берега реки Вааль, где были обнаружены самые богатые участки.
Мэтью смотрел на возбужденные лица вокруг и слушал разговоры об алмазах на разных языках. Что, думал он, влечет этих людей на алмазные копи? Надежда или отчаяние? Скука или жажда приключений? Или может быть это лихорадка — болезнь, которая охватывает тех, кто ищет земные сокровища. Эта лихорадка гонит их вперед, даже когда ускользает надежда; она заставляет их терпеть лишения, переносить все трудности и опасности, потому что в следующем отвале земли может сверкнуть золото или ослепительный огонь алмаза.
Мэтью начинал ощущать, как эта лихорадка охватывает и его, ослепляет его разум, рисуя картины несметных богатств. Он уже видел горы алмазов, которых будет более чем достаточно, чтобы содержать семью и занять высокое положение в обществе. Уже появилась опасность, что алмазы станут для него самоцелью, и жажда обладания ими никогда не будет утолена. Внезапно в душе Мэтью родилась уверенность. Он добьется успеха в этой новой стране, стране широких возможностей для каждого, независимо от его происхождения. Он найдет богатство, которое принесет ему власть и положение, к которым он стремится.
Он лег спать с мыслью об Эльдорадо. Рейнолдс еще не вернулся; Мэтью разделся и крепко заснул.
На следующее утро он проснулся хорошо отдохнувшим. Прежде чем раздвинуть шторы, он несколько минут лежал в прохладной темноте, наслаждаясь покоем. Он отлично выспался; пол у него под ногами перестал качаться, как палуба корабля, и Мэтью почувствовал, что готов к дальнейшему путешествию. Раздвинув шторы и впустив в комнату свет, он увидел, что соседняя кровать осталась нетронутой, а небольшой саквояж, который Рейнолдс поставил около нее, исчез. Странно, подумал Мэтью. Он не слышал, как его сосед приходил ночью; должно быть, тот крался как кот. Пошел он к черту, сказал про себя Мэтью. Остается надеяться, что этот проходцмец не скрылся, не заплатив по счету.
Он потянулся за свои поясом с деньгами, чтобы надеть его, но только взяв его в руку, сразу почувствовал что-то неладное… Пояс был слишком легким. Лихорадочно расстегнув его, Мэтью увидел, что он пуст.
В одном из дорожных мешков у него была спрятана небольшая сумма денег. Бросив мешок на кровать, он опустился рядом на колени и стал поспешно расстегивать его. И эти деньги тоже исчезли — все исчезли.
Мэтью охватила паника. Он был за тысячи миль от дома, в чужой стране, где он никого не знал. Он должен найти деньги! Мэтью начал методично обыскивать комнату — они должны быть где-то здесь. В противном случае придется вызвать полицию. Этот негодяй Рейнолдс обокрал его — наверное, еще не поздно поймать его, пока он не скрылся из Кейптауна.
Вдруг Мэтью увидел на полу под кроватью маленький кошелек. Он схватил его и недоуменно уставился на пригоршню монет, высыпавшихся из него. В кошельке было ровно пятьдесят гиней: ровно столько у него было до того, как он получил бриллиант. Это не могло быть совпадением; ведь именно эту сумму своей наличности он назвал графине.
Когда приступ слепой паники прошел, он сел на кровать и задумался. Рейнолдс взял его деньги, в этом не было сомнения, но что он может сказать полиции? Мэтью вынужден был признать, что не может даже описать этого человека — его черты были такими неопределенными, их трудно было вспомнить, они все время ускользали из памяти. К тому же Мэтью ничего не знал о нем, и более того, сам оказался настолько беспечным, что согласился разделить с ним комнату, не проверив, есть ли другие свободные номера. И наконец, он сознавал, что поступил весьма неразумно, оставив все деньги при себе, а не доверив их какому-нибудь банку.