— Кому они проповедовали свою религию? Рабам! Верили в нее сами или не верили, но она приносила им пользу. Что проку, если бы их рабы верили в Одина? А как насчет здешних приверженцев пророка? — продолжала она, развивая успех. — Они верят в единственно истинный путь. Любому дозволено встать на него, для этого нужно лишь произнести несколько слов. И никто под угрозой смерти не может сойти с этого пути. Те, кто принял ислам, налогов не платят, но их мужчины должны вечно сражаться с неверными. Двести лет назад арабы были песчаными крысами, их никто не боялся! Что их религия, как не способ стать сильными? Они сотворили бога, который дает им власть. Так же как мои дядья сотворили бога, дающего им смелость и безжалостность, а христиане — бога покорности.
— Совершенно верно, — снова раздался скептический голос, сопровождаемый зычным отхаркиванием и плевком в костер. — Отдавайте кесарево кесарю. Я слышал это от них.
Наконец Шеф узнал говорившего. Это Тримма, один из помощников Квикки. Странно, что он так разговорился. Должно быть, эль подействовал.
Вмешался еще один голос, тихий голос еврея Сулеймана. Переводчик говорил уже почти без акцента на принятом во флоте смешанном англо-норвежском жаргоне.
— Небезынтересное мнение, юная госпожа. А что ты скажешь о боге, чье имя не произносят? — Поскольку никто не понял, он пояснил: — О боге моего народа. О боге евреев.
— Евреи живут в коридоре, — решительно начала Свандис, — на дальнем берегу Внутреннего моря. Все армии мира от начала времен ходили туда и сюда через их земли. Арабы, греки, римляне — все. Евреи вечно жили как жаба под бороной, так мне рассказывали. Слыхали, как кричит жаба, когда ее цепляет борона? Она кричит: «За меня отомстят!» Евреи сотворили бога абсолютной власти и абсолютной злопамятности, он не прощает ни малейшего вреда, причиненного его народу, и он отплатит за все однажды. Когда придет мессия. Говорят, вы ждали его очень долго, а дождавшись, распяли. Но если вы верите в то, что делаете, не имеет значения, что мессия никогда не придет, потому что он грядет всегда. Так живут евреи.
Шеф рассматривал лицо Сулеймана в свете костра, тщетно выискивая признаки неудовольствия.
— Интересное мнение, принцесса, — медленно проговорил Сулейман. — Вижу, у тебя для всех готов ответ.
— Не для меня, — сказал Шеф, допивая кружку. — Я видел богов в снах. И другие видели меня в тех же самых снах, так что это не просто мое воображение. Мне показывали то, что происходит очень далеко, и все оказалось правдой. Так же как у Виглейка Провидца, у Фармана, жреца Фрейра, и у других людей Пути. И я говорю вам: боги не созданы моим воображением! Кто укусил меня? Свандис, ведь ты видела следы на моем теле! Творение Локи или любимец Одина? Но уж точно не мое сознание. Я даже не питаю приязни к моему отцу Ригу, если он и впрямь мне отец. Без богов мир был бы лучше, считаю я. Если бы мы все на самом деле верили в то, во что нам хочется верить, я бы воспринял слова Свандис всерьез. Но мне лучше знать. Зло идет от богов. Люди тоже злы, им приходится быть такими. Если бы боги создали лучший мир, тогда и люди стали бы лучше.
— Мир станет лучше, — прогремел могучий бас Торвина, — если мы сможем освободиться от цепей Скульд.
— Помни об этом, Свандис, — поднимаясь, сказал Шеф. Он остановился, не дойдя до своего одеяла, расстеленного на песке. — Я говорю то, что у меня на уме и на сердце; это не шутка и не оскорбление. Ты заблуждаешься насчет богов Пути; по крайней мере, ты не смогла объяснить то, что мне открылось. И все же в твоих словах может заключаться какое-то новое знание — если не божественное, то людское. А для этого и существует Путь. Для знаний, а не для приготовлений к Рагнарёку.
Свандис опустила глаза, непривычно молчаливая, беззащитная перед похвалой.
Глава 11
На следующее утро, в тот момент, когда стоящий выше всех дозорный заметил первый проблеск солнца, маленький флот северян, насчитывающий теперь лишь одиннадцать кораблей, был готов к отплытию. Ночью многим снилось пламя, и никто не хотел оказаться в ловушке между враждебным берегом и красными галерами греков.
Организацию отхода Шеф предоставил Бранду, которому не раз доводилось покидать береговые плацдармы. Неуклюжие двухмачтовики пошли первыми, выгребая громоздкими веслами в ожидании ветра, который каждое утро дул с остывшей за ночь суши в сторону теплого моря. Четыре уцелевших драккара приготовили весла, едва касаясь кормой берега. К ним всем гуртом, но командиры сзади, подбежали дозорные, охранявшие береговую тропу, одновременно отталкивая корабли и забираясь в них, а Бранд заботливо пересчитал людей. Десять гребков — и суда викингов вышли на открытую воду, легко поспевая за «Победителем Фафнира».
Осталось снять две последние группы. На каждом из утесов, стороживших вход в бухту, Шеф держал по дюжине человек, готовых зажечь сигнальные факелы, если враг попытается прорваться в гавань. У викингов и для таких людей была разработана процедура отхода. По команде появились канаты, и дозорные стали спускаться подобно паукам на конце паутинки. Викинги сначала отправляли вниз своих неопытных английских товарищей, понял Шеф. Люди коснулись земли, бросились в воду, ухватились за выставленные весла и были втянуты на борт.
Теперь за дело взялись мастера, они спускались в три раза быстрее, словно по другому склону холма уже поднималась вражеская армия. Канат крепили к прочно вбитым колышкам и дважды обматывали вокруг пояса, затем викинг, лицом к скале, упираясь в нее ногами, быстро скользил вниз. Попав в воду, он освобождался от веревок.
И все-таки кого-то оставили! Когда последний спустившийся воин забрался на корабль, Шеф заметил наверху голову и машущую руку. Это был вчерашний изобретатель, который хотел привязать к факелу ткань от воздушного змея. Шеф уже знал его имя: Стеффи, по прозвищу Косой, самый худший стрелок из арбалета на флоте. Парень отнюдь не выглядел встревоженным, даже широко улыбался. До Шефа донеслись его слова:
— Я придумал новый способ спускаться! Смотрите!
Стеффи подошел к высшей точке утеса, в ста футах над водой, на которой легко покачивались корабли. За ним волочилось что-то привязанное к спине. Шеф закрыл глаза. Еще один глупец возомнил, что может летать. По крайней мере, под ним вода. Если повезет, он не ударится о скалу и не захлебнется, прежде чем его вытащат.