«Кто вы? Чего хотите?» — «Да так, ничего особенного: я из управления газоснабжения, у нас плановая проверка. Вот, кстати, мое удостоверение. Запаха газа не чувствуете? Тяга есть? Конфорки в порядке? Ну, всего наилучшего».

На первом этаже Нечаева не было: во всех четырех квартирах обитали безобидные старички да старушки. Задавая вопросы, Говорков как бы невзначай заглядывал в прихожие: не висит ли там черная кожаная куртка, которую он заприметил сегодня на Лютом? Не стоят ли там его туфли?

Поднимаясь на следующий этаж, Савелий вновь и вновь прокручивал в голове план, как он будет действовать, обнаружив противника.

С одной стороны, Нечаев наверняка помнил преследователя в лицо, что было плохо. Но с другой — на стороне Бешеного был фактор внезапности нападения. И потому принятое решение казалось единственно верным: оглушить Лютого ударом по голове, связать парашютным стропом и — в «уазик».

Плененный враг всегда лучше мертвого, и Константин Иванович Богомолов наверняка обрадуется такому подарку.

Конечно, это был оптимальный вариант. В случае неудачного захвата Бешеный был готов к физической ликвидации противника.

Внутренняя убежденность в собственной правоте лучше всякого оружия удваивала силы, и Савелий не сомневался: победа будет за ним.

Говорков чувствовал: схватка получится скоротечной. Главное — опередить противника. Первый удар, первый выстрел могут оказаться единственными, решающими. А потому бей, стреляй первым — и победишь.

Массивная металлическая дверь с цифрой «68» на третьем этаже насторожила Говоркова. Она была слегка приоткрыта, и из щели между дверью и косяком несло чем‑то удушливо сладковатым, гнилостным, мерзким.

Савелий внимательно осмотрел оба замка: язычки защелок свободно болтались в корпусах, что свидетельствовало о повреждении механизмов. На Лубянке такое называется «несанкционированным проникновением в жилище». Стало быть, Лютый пошел на это.

Кто обитает за железной дверью с цифрой «68»? Какие причины побудили Нечаева незаконно проникнуть сюда? Бешеный особо не раздумывал.

Сейчас было не до того: наступило, как говорится, время решительных действий.

Резким движением, чтобы не скрипнула, Савелий рванул на себя дверь и, сняв с предохранителя «стечкина», шагнул в полумрак прихожей.

Тут, в квартире, смрад стал совершенно невыносимым. Густой, липкий, тошнотворный, он ел глаза, забивал горло. После морозного воздуха голова у Савелия закружилась и секунду–другую он пытался мобилизовать свою внутреннюю энергию. Это помогло, и вскоре он, гораздо легче справляясь с позывами к рвоте, приступил к исследованию странной квартиры.

В туалете и ванной никого не было: по всем признакам ими давно не пользовались. Зато на кухне Бешеный обнаружил мертвое тело, по всей вероятности погибшего хозяина квартиры. Раздувшийся живот, лопнувшая кожа рук, изъеденное червями лицо с какой‑то вязкой, застывшей жидкостью в провалах глазниц — достаточно было одного взгляда на покойного, чтобы определить: человек скончался не позднее полутора месяцев назад.

Осторожно прикрыв за собой кухонную дверь, Савелий увидел полоску света из‑под двери, ведущей в одну из комнат. Держа наготове оружие, стараясь не произвести даже малейшего шума, он осторожно толкнул ее. В старинной люстре горела единственная лампочка, но ее света было достаточно, чтобы увидеть, что комната пуста.

«Неужели ушел?» — с раздражением подумал Савелий, и эта мысль чуть притупила его бдительность: забыл проверить, не стоит ли кто за дверью. Не успел он сделать и шага, как боковым зрением различил темную тень слева от себя.

Резкий взмах этой тени — острое лезвие кухонного топорика для рубки мяса просвистело в нескольких миллиметрах от головы Бешеного, с сухим хрустом вонзившись в дверную раму; лишь великолепная реакция спасла Савелия от верной смерти.

Падая, Говорков боковым зрением зафиксировал нападавшего. Лютый!

Фактор внезапности был упущен, но это не означало поражения. Пока Нечаев вытаскивал застрявший в раме топорик, Савелий поднялся, схватил с журнального столика тяжелую хрустальную вазу и метнул в противника. Но Лютый тоже обладал завидной реакцией, он мгновенно пригнулся, и ваза, ударившись о стену, с переливчатым звоном рассыпалась на сотни осколков.