– Вот пояс.
– Ага…
Приказчик снова нырнул, а затем все вместе принялись что-то вытаскивать.
– Бочонок! – присмотревшись, капитан удивленно округлил глаза. – Будь я проклят, обычный бочонок. Не-ет, мед все же не стоит простуженных легких. Никакой, даже самый вкусный.
– Не думаю, чтоб там был мед, – король отложил пищаль. – Давай-ка им поможем, ага…
Арцыбашев уже начал кое о чем догадываться, и догадка его с блеском оправдалась. Сквозь полуразбитое о камни дно в бочонке сверкнуло серебро.
– Просыпалось? – участливо осведомился наемник. – Но, вижу, совсем немного. Чего раньше-то не сказали!
– Хотели сохранить все в тайне, – скидывая насквозь промокшую рубаху, сквозь зубы пояснил Федор.
– Сохранили, ага…
– С этим разберемся. Сейчас нам бы костер…
Починив баркас, путники вернулись на посад к вечеру. Быстро темнело. Моросил мелкий дождь, и густой, поднимавшийся от реки туман медленно заволакивал пристань.
– Кто-то знал, – тихо, сквозь зубы, промолвил Федор. – Кто-то знал, что мы повезем.
Леонид хмыкнул: ну, ясен пень, кто-то знал, тут и думать нечего! Только все эти дела ни его самого, ни Михутрю больше не волновали ничуть. Получив обещанное вознаграждение, приятели простились с приказчиками и быстро зашагали на Береговую улицу, мечтая раскрутить Григория на баньку.
Раскручивать не пришлось. Лоцман и сам догадался, примерно знал, когда ждать обратно гостей, истопил.
Вот только парились без легкости, с тревогой.
– Санька ваш пропал, – первое, что сказал Гриня, проводив приятелей в дом. – Три дня, как нету.
Глава 4
Генералы песчаных карьеров
Осень 1573 г. Новгород – Москва
Как выяснилось из расспросов Григория и его красавицы-супруги, сразу после отъезда приятелей с тонниками Санька развил (развила!) бурную деятельность, хвастаясь, что скоро добудет весьма приличную сумму денег. Еще, мол, неизвестно, у кого больше будет! Нарушив уговор неотлучно сидеть дома, рыжая каждый день где-то шлялась с утра до вечера. Уходила с раннего утра и являлась лишь вечером, в темноте, не обращая никакого внимания на все увещевания хозяев. Да ведь поди уговори такую! Тем более, хозяевам-то она слова не давала. Вот так, шастала-шастала – и пропала.