Все паруса, кроме стакселя, были убраны. «Тер-Шиллинг», гонимый северо-западным ветром, двигался в южном направлении. Море бурлило и неистовствовало. Стояла кромешная мгла. Промокшие и оробевшие матросы попрятались в укрытия. И хотя многие этой ночью были свободны от вахты, никто не решался спуститься в трюм. Матросы не собирались, как обычно, в кучки — каждый старался уединиться и предпочитал остаться один на один со своими мыслями. Их воображение все еще занимал призрачный корабль.

Нескончаемо долго тянулась для всех эта ночь. Казалось, что она никогда не кончится и день никогда не наступит. Наконец темнота начала понемногу рассеиваться и сменяться тяжелой серой мглой. Приближался рассвет. Матросы посматривали друг на друга, но глаза их не встречали сочувствия и во взглядах не светилось ни единого луча надежды. Они думали, что погибли. Все молчали и оставались, сидя на корточках, там, где укрылись ночью.

Огромные волны раз за разом обрушивались на корабль. Капитан Клоотс стоял у нактоуза, а Хиллебрант и Филипп у штурвала, когда огромная волна накрыла судно и понеслась по палубе, сметая все на своем пути. Она сбила с ног капитана, Хиллебранта и Филиппа и отбросила их к фальшборту. Нактоуз был разбит. Никто из матросов не бросился к штурвалу. Корабль развернуло, и волны теперь размеренно перекатывались через него. Рухнула грот-мачта. Все снасти перепутались. Капитан Клоотс был оглушен и лежал без сознания. Филиппу с трудом удалось заставить нескольких матросов отнести его в каюту. Хиллебрант сломал руку и к тому же сильно расшибся. Филипп помог ему добраться до каюты, затем вернулся на палубу и попытался навести там порядок. Если до этого он был мало похож на настоящего моряка, то теперь его мужество и решительность оказывали влияние на матросов. Хотя люди не совсем охотно повиновались ему, все же через полчаса обломки рухнувшей мачты были убраны. Два лучших матроса заняли место у штурвала. Облегченный от потери мачты «Тер-Шиллинг» снова летел, подгоняемый штормом.

Где же находился в это время минхер Ван Штруме? Он лежал на своей койке, погребенный под одеялами и одеждой, и дрожал. Он без конца повторял клятву, что, как только ступит на твердую землю, ни одна торговая компания мира не заставит его еще раз довериться соленым волнам океана! Конечно, это было самое правильное решение, которое этот бедный человечек мог бы принять!

Некоторое время матросы выполняли приказы Филиппа, но затем собрались вокруг одноглазого лоцмана. Через четверть часа оживленной беседы все, за исключением двух человек, стоявших у штурвала, покинули палубу. Вскоре выяснилась причина, толкнувшая их на этот самовольный поступок: они вернулись с кружками, полными горячительного напитка, который добыли, взломав замок винного склада. В течение часа Филипп убеждал их не напиваться, но никто не внял его уговорам. Даже штурвальные не отказались принять преподнесенные им кружки, поэтому вскоре стало заметным рыскание судна.

Филипп поспешил вниз, чтобы узнать, не пришел ли в себя капитан и не сможет ли он подняться на палубу, но Клоотс спал крепким сном. С большим трудом Филиппу удалось разбудить его и сообщить печальное известие. Минхер Клоотс направился на палубу, хотя боль от полученного удара причиняла ему сильные страдания. Голова у него кружилась, его качало из стороны в сторону, и казалось, будто он тоже пьян. Капитан пробыл на палубе лишь несколько минут и опять потерял сознание, потому что во время удара о фальшборт получил сотрясение мозга.

Раны у Хиллебранта были настолько серьезны, что он едва смог приподняться на кровати. Теперь Филиппу открылась вся безнадежность их положения. Солнце медленно катилось к закату, и от наступившей темноты положение казалось еще более устрашающим. Корабль, подгоняемый штормом, продолжал двигаться, но стало заметно, что рулевые изменили его курс: если раньше ветер дул в корму, то теперь он налетал сбоку. Компаса не было, но даже если бы он и был, то все равно оказался бы бесполезным, поскольку подвыпившие рулевые отказывались выполнять команды Филиппа: он, мол, не моряк и не может учить их управлять кораблем!

Буря ревела с прежней силой. Дождь прекратился, но зато усилился ветер, который яростно налетал на судно, ведомое пьяными матросами, и гнал на него водяные валы. Но команда лишь смеялась и вторила завываниям шторма застольными песнями. Подстрекателем, казалось, был лоцман Шрифтен. С кружкой вина он скакал по палубе, громко пел, отпускал шуточки и бросал сатанинские взгляды на Филиппа. От качки он часто падал и под громкий, пронзительный смех матросов скатывался к бортам. Вина требовалось все больше и все больше доставлялось его на палубу. Проклятия, визг и смех чередовались. Матросы, стоявшие у штурвала, закрепили штурвальное колесо за мачту и тоже присоединились к своим товарищам. Подгоняемый яростным штормом, «Тер-Шиллинг» летел вперед, имея только стаксель, который и удерживал его на курсе.

Филипп находился у трапа на ют.

«Удивительно, — думал он, — что я единственный на этом корабле, кто сохранил способность действовать. Удивительно, что избран именно я и должен пережить весь этот ужас в ожидании гибели корабля и людей. Удивительно, что я единственный, кто спокоен и отдает себе отчет, что так долго продолжаться не может. Прости меня, Боже, но я не в силах что-либо изменить. Судьбой я выбран из числа остальных смертных, чтобы свершить предначертанное мне. Да, так и должно быть. Я не погибну вместе с судном. Я убежден в этом. Я чувствую, что моя жизнь каким-то чудом будет сохранена и продлена для того, чтобы я исполнил клятву, данную мною Богу.

…Однако ветер уже не так силен и море уже не так страшно. Может быть, мои опасения обманчивы и все могут спастись? Да поможет Господь! Сколь прискорбно и печально видеть, как в этом мире люди, созданные по образу и подобию Господа, доходят до состояния, которое низводит их ниже неразумных зверей!»

Филипп был прав, шторм действительно ослабевал. Однако «Тер-Шиллинг» слишком далеко продвинулся на юг, проскочив бухту назначения, и попал в другой залив, где оказался все же защищенным от яростного ветра и бушующего моря. Волнение в бухте было значительно меньше, но все же достаточно сильно, чтобы разрушить судно, гонимое ветром теперь прямо на берег. Но появилась и надежда на спасение, поскольку берег был не крутым и скалистым, а пологим и песчаным.

Минут через двадцать Филипп заметил, что море вокруг корабля покрылось пеной. Он не успел подумать, что это могло бы значить, как «Тер-Шиллинг» уткнулся в отмель с такой силой, что оставшиеся мачты рухнули и упали в море. Треск ломающегося дерева, резкий удар судна об отмель, волны, перекатывающиеся через палубу, прервали пение и ликование пьяных матросов.

Через минуту корабль развернуло боком к морю, и вскоре он оказался лежащим на отмели. Филипп, находившийся на палубе с наветренной стороны, удержался, вцепившись в фальшборт. Многих пьяных матросов выбросило за борт, и они барахтались в воде. С содроганием сердца Филипп смотрел, как капитан Клоотс погружается в море, которое с подветренной стороны было глубиной несколько футов, не предпринимая при этом ни малейших попыток к спасению. Клоотс, без сомнения, утонул.

Филипп вспомнил о Хиллебранте и поспешил в каюту, где нашел того на койке прижатым к стене. Он поднял его, с трудом вытащил на палубу и уложил в большую шлюпку, закрепленную в середине корабля и оказавшуюся единственной, которой можно было еще воспользоваться. В ней уже рассаживались матросы, а когда Филипп хотел тоже забраться в нее, то они оттолкнули его. Волны беспрерывно обрушивались на корабль. Матросы отпустили канаты, и очередная мощная волна, накрывшая судно, подхватила шлюпку и бросила ее за борт в море, которое в этом месте было, однако, относительно спокойным. И хотя шлюпка тут же наполнилась водой почти до краев, пьяные матросы не обратили на это внимания и начали снова распевать песни и ликовать. Течение и ветер относили шлюпку в глубь бухты.

Наполненными ужасом глазами Филипп смотрел им вслед, уцепившись за остаток грот-мачты. Шлюпка то взлетала над пенным прибоем, то исчезала между волнами. Все дальше и дальше удалялся нестройный хор голосов, пока совсем не затих, и Филипп уже не слышал несчастных. Он еще раз заметил шлюпку, взлетевшую на гребень высокой волны, чтобы никогда больше ее не увидеть.

Филипп сознавал, что единственная возможность спасения — оставаться на «Тер-Шиллинге» до тех пор, пока тот не превратится в щепки, чтобы затем попытаться найти прибежище на одном из его обломков. Ему было ясно, что судно долго не продержится. Верхние палубы уже рухнули, и каждый очередной удар волн приносил новые разрушения. Тут Филипп услышал негромкий шум на корме. Он вспомнил, что на борту все еще находится минхер Ван Штруме. Юноша пробрался к каюте и увидел, что дверь приперта рухнувшим трапом и изнутри открыть ее невозможно. Оттащив трап в сторону, Филипп протиснулся в каюту и обнаружил представителя, цеплявшегося в предсмертных судорогах за перегородку. Ван Штруме был жив, но парализован и совсем окаменел от страха. Филипп обратился к нему, но не услышал в ответ ни слова. Он попытался силой оторвать беднягу от перегородки, но тщетно — так крепко вцепился в нее пораженный столбняком суперкарго. Страшный треск и влетевшие в каюту брызги подтвердили выводы Филиппа — судно развалилось пополам. Не в силах чем-нибудь помочь, он был вынужден предоставить его воле собственной судьбы. Выбравшись наружу, Филипп заметил что-то барахтающееся у заднего люка. Это был медведь Иоанес, который кружился в воде, будучи все еще привязанным веревкой. Филипп ножом перерезал ее и освободил зверя. Но вот новая мощная волна навалилась на корму и разнесла ее в щепки. Теперь Филиппу предстояла борьба с волнами. Он уцепился за одну из досок, которая и удерживала его на поверхности.

Спустя несколько минут потерпевший уже почти достиг берега, вдруг доска уткнулась в песок, и ее перевернуло набежавшей волной. Филипп выпустил доску из рук и поплыл к берегу. Он долго боролся с прибоем, но, хотя берег и был рядом, ему никак не удавалось зацепиться ногой за дно, и сильное течение вновь и вновь относило его в море. Силы уже покидали Филиппа, когда он, накрытый очередной волной, наткнулся на что-то рукой. Это был Иоанес. Вскоре медведь вытащил обессиленного юношу через бушующий прибой на песчаный берег, и Филипп потерял сознание.

Филипп очнулся от резкой боли в глазах; повернувшись на бок, он некоторое время прикрывал глаза руками, пока не смог наконец различать окружавшие его предметы. Море еще бушевало, обломки «Тер-Шиллинга» кружились в прибое. Берег был усыпан товарами, щепками и трупами. Все находившиеся в большой шлюпке матросы погибли.

По предположению Филиппа, было около трех часов дня. Тело болело, и у него не хватало сил, чтобы определить время более точно. У него кружилась голова, хотелось покоя. Но он поднялся, направился в глубь суши и вскоре наткнулся на песчаный холм, который мог защитить его от знойных солнечных лучей, бросился ничком на землю и заснул крепким сном до следующего утра.