А я стояла у подъезда и смотрела ему вслед. И на моих губах блуждала легкая улыбка, а вот щеки были мокрыми…
Утро началось с того, что Иван Аркадьевич вызвал меня в кабинет. Прибежала Людмила с огромными глазами и выдохнула:
— Лидия Степановна! Вас Иван Аркадьевич вызывает. Срочно. И он очень злой!
— На меня? — я оторвалась от подписывания поточных документов и посмотрела на своего секретаря.
— Вообще злой. В принципе. От него Акимовна вышла, глаза и нос красные, трясется, — на лице Людмилы мелькнуло злорадное удовлетворение. — Плакала. А Щука так вообще заперлась в своём кабинете, валерьянку пила. На весь этаж теперь воняет.
Я взяла свою записную книжку, чуть подумала и прихватила ещё мой Розовый Блокнотик Мести. Был у меня такой, куда я всех обидчиков выписывала. Вдруг пригодится.
В кабинете Ивана Аркадьевича было накурено, хоть гирлянды вешай. Что свидетельствовало о крайней степени его сердитости.
Ну и ладно.
После того, вчерашнего разговора с Будяком, меня словно отпустило. И сейчас я шла к шефу без внутреннего трепета, мне было как-то пофиг, выгонит, значит, так и будет.
— Иван Аркадьевич, вы меня вызывали?
— Садись, — сердито буркнул он, не отрывая взгляда от вороха бумажек.
Я села и приготовилась ждать. Иван Аркадьевич читал эти бумажки, перекладывал их туда-сюда, наконец, пробормотав себе под нос что-то явно экспрессивное, он схватил верхний лист, порвал его на мелкие-мелкие кусочки и швырнул в корзину для мусора. Клочки бумаги, кружась, медленно опускались в корзину, а я, как завороженная следила за ними.
— Что скажешь? — спросил Иван Аркадьевич, затянувшись сигаретой.
— Красиво как падают, — сказала я, не отрываясь от листочков, — словно осенние листья.
— Я тебя не о поэзии спрашиваю! — сердито сделал мне замечание Иван Аркадьевич, — я о работе.
— Всё идёт как положено, показатели выдерживаем, план выполняем, сроки не срываем, — отрапортовала я.
— В ОБХСС ты стукнула? — спросил вдруг Иван Аркадьевич.
— Я, — равнодушно пожала плечами я, — и в газету информацию, если что, тоже я слила.
— Да ты! Да как! — задохнувшись, Иван Аркадьевич рванул узел галстука. Он побагровел, на него было страшно смотреть.
Наконец, он справился с собой и начал кричать. Минут двадцать он метал громы и молнии. Я сидела в кресле, смотрела на него, воспринимая это всё как-то отстранённо и думала, что нужно успеть ещё заскочить в институт. Методист на кафедре вроде до шести работает. Неохота, конечно, но никуда не денешься. В любом случае, диплом о высшем образовании мне нужен. Если он сейчас меня уволит, в школу я идти не хочу, это будет нечестно, там ведь зов души и призвание нужны, а вот в газету перейти на основную работу было бы неплохо. А еще лучше в какой-то специализированный журнал устроиться. Можно попросить Ивана Тимофеевича рекомендацию…