— Пока я выйду из этой больницы, моя жопа вырастет в три раза, — грустно усмехнулась Нора Георгиевна, — все приходят, жалеют меня и приносят пирожки.
— Нора Георгиевна, — сказала Светка, — не расстраивайтесь. Когда моему Йорику оторвали голову, мама потом обратно пришила. И вам пришьют.
— Какой милый ребёнок, — умилилась соседка, — вся в «демоническую» семейку. А ты какие стихи знаешь, Света?
— Много знаю! — воодушевлённо выпалила та.
— Ну так расскажи.
Другие больные тоже начали поворачивать в нашу сторону головы, с улыбками.
Светка послала всем милую улыбку и начала громко, на всю палату, декламировать:
— Света! — зашипела я, дёрнув её за руку, — ты где этого нахваталась? Прекрати сейчас же! Людей стыдно! Дома поговорим!
— Лидия! — сделала замечание Нора Георгиевна, — Это стихи Эдуарда Багрицкого. Был такой поэт. Серебряного века. Хотя да. Рановато такие стихи еще Свете.
— Я разберусь, — твёрдо пообещала я и с подозрением взглянула на Римму Марковну.
— Это не я, — испугалась Римма Марковна. — Мы с ней такие стихи не учили.
— Я найду кто, — нахмурилась я ещё сильнее.
В машине, на обратном пути домой, я устроила Светке допрос:
— Кто тебя стихам этим научил?
— Пётр Иванович, — бесхитростно сдала Будяка Светка.
— Так, постой, — я чуть на тормоза не жахнула, — а где это вы с ним стихи успели разучить? В Малинках ты их не знала.
— Так он сюда приходит.
— Как сюда? — Я таки вжала на тормоза, и машина резко затормозила. Хорошо, что движения на этой дороге вообще не было.
— Осторожнее! — возмутилась Римма Марковна, у которой слетели очки, и она теперь, подслеповато щурясь, пыталась нашарить их на заднем сидении.
— Почему ты мне не рассказывала?! Как это он сюда приходит? Когда он приходит? — меня аж затрясло.