Эпизод 10 Исход

Зима

Зима

Зима

Вера делает человека подлинным сыном или дочерью Божьего Сотворения; только через общение веры и знаний о Божественном все мы обретаем полное соединение к Замысломи Промыслом Добра. К каждому, язычнику или мусульманину, православному или иудею обращены вечные призывы Иисуса Христа: «Имеющий ухо, да услышит; имеющий глаз, да увидит». И путь Иуды, участь предавшего и продавшего, ради собственного иллюзорного блага, печальна и ужасна. Ибо только добрые мысли и добрые дела достойны награды в любое время и в любом месте.

Мать Мария продолжала сходить с ума. Но её доброе сердце и кроткая душа рвалась в пространство чистых мыслей, и тогда она хваталась за полы одежды Стёпки и начинала говорить голом маленькой беспомощной девчушки, ищущей защиты от ужасных обстоятельств. Мать Мария, как же быстро и молниеносно пробежала по солнечному полю Судьбы твоя великая щедрая жизнь!

Неисчерпаемое поле золотых трав, пахнущих росой и детством всех без исключения детей. Не слышно ни шагов, ни совершающих полёты птиц, ни равномерного течения реки, ни всплеска лягушачьей собратии на переполненных торфом озерца, временем превращённого в болото, чья деятельность уже близится к своему завершению.

Полная тишина земного рая, посреди которого стоит мать Мария и держит маленького, хрупкого Гошку, за круглую, тёплую ладошку, и они впервые смеются, да так умилённо и страстно, что биения их сердец напрочь перебивают всю окружающую золотистую тишину, и они слышат только биения сердец друг дружки, и нет предела ихнему счастью, словно жизнь и развитие их на этом промежутке Времени навсегда остановилось.

Но впереди уже бежит с воздушным змеем розовощёкий, босоногий, жизнерадостный Стёпка, его крик, оглушающий синь и зелень вокруг, наверное, и вызвал всю эту неземную тишь. Он младше Гошки, он даже не хрупкий, он – почти невесомый, и не до самых смертных седин он будет чудесным образом ходить по воде, и слышать неведомый глас Давида Псалмопевца?

Зима

Зима

Зима

А добрая Ирина сильно постарела и навсегда утеряла стервозный, хищный взгляд безрассудной прелюбодейки. Какой-то чувствительный, моральный, основополагающий стержень надломился в ней, как графит в руках шаловливого дитя, не умеющего беречь и хранит дарованное и самое ценное, что даётся человеку для радостной и сакральной поступи по следам своих прародителей.

Фрол Анатольевич, освобождённый от пут страха, сильно возгордился, ведь, как решил он: раз Господь избавил от змеёныша этого, Гошки-кровосошки, то от многих избавит, прямо от всех, кто и жить не даёт, и хулу на него возводит. И до чего совсем дошёл он – появилась на могиле Сильвестра и сына его (а Гошку-висельника всё же разрешил поп похоронить на общем погосте, но только рядом с родителем его, Сильвестром Прокопьевичем, знатным жертвователем и меценатом на нужды церковные и богодельные)не то что свастика да прочие коловраты, но даже экскрементами вымазано всё лицевое на скорбном могильном изображении. А про траурный облик Гошки и говорить не приходится, потому что низко падает человеческое существо, когда гордыня змеиная одолевает его, и низводит до положения этого самого ползучего гада.

Матрёшка заметно располнела и была готова стать матерью. Много времени она проводила у зеркала в полутёмной своей комнаты, обращённой на север, и нагая, обольстительная для будущих кавалеров, она улыбалась как филистимлянская дева, рано познавшая мужа. Чтобы описать облик Матрёшки, не хватит и всей Песни Песней, но в подлинно бесстыдной наготе её уже проступали черты сильной и волевой предводительницы мясных и хлебных лавок, завсегдательницы скачек, крикета и лондонского тумана. Единственную книгу, которую она так и не смогла осилить, похитили воры накануне дня Всех Святых, на скамейке в одном из манчестерских парков, где однажды она так крепко уснула после блудной ночи с каким-то персиянином очень зрелых лет.

Милостивая Авдотья умерла при тяжёлых родах. Когда её хоронили в самую невыносимую из невыносимых пекл, труп её «благоухал» адскими миазмами и разложением вавилонской блудницы. Однажды, через 1275 дней после самоубийства над обрывом, милостивая Авдотья соблазнила двух монахов древней обители за два куска хлеба и щедрого отрезка говяжьей колбасы. То, что они сотворили с её телом, могло бы стать учебником сексуальной магии, если бы нашлись смельчаки, сумевшие посягнуть на описание столь содомского блудодейства. Но не из-за этого труп её ужасно «благоухал». Были куда более срамные поступки, несовместимые с понятием «женщина», о которых невозможно здесь упомянуть.

Но была Катенька, и были с ней слова из Притчей Соломоновых: «Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота. Богатый и бедный встречаются друг с другом: того и другого создал Господь. Благоразумный видит беду, и укрывается; а неопытные идут вперёд, и наказываются. За смирением следует страх Господень, богатство, и слава, и жизнь». Многих отмыла и накормила богомолица Катерина, и в каждом ближнем видела страдающий образ Господа нашего Иисуса Христа, и все окружающие наперебой дивились, как много в Катеньке было веры, надежды и любви.

Семён же уплыл сразу, тем же летом, на Валаам и стал смиренным послушником. Говорили, что он собственноручно вырыл пещерку и там молился Богу до своего ухода в вечные обители Света и Добра.