Видимо, на этот раз все мои мысли были красноречиво написаны на моём лице.

— Погоди, Никитич…э, мужик, тебе плохо? — лейтенант подскочил ко мне. Даже капитан проявил заботу, по-дурацки замахав на меня своей папкой.

— Да не, нормально всё, мужики. Это… А когда война началась, лейтенант?

— Так в феврале ещё, а сейчас частичная мобилизация идёт, в соответствии с указом Верховного, уж второй месяц идёт…ты откуда такой выбрался, Никитич?

— Бля…

— Ты бы пил поменьше, а? Может тебя в хату проводить, Никитич?

— Погодите, военные, чаю хотите? — я уже немного пришёл в себя, пытаясь осмыслить полученную информацию. Сведений катастрофически не хватало.

— Мы при исполнении... — снова заладил свою шарманку капитан.

— Так, а мы дверь закрывать дверь не будем. Посидите у меня, а если сосед придёт, мы услышим. Всё равно у вас задание. Ну, идёт?

Уже через полчаса я более-менее был в теме. И интернета никакого не нужно. Лейтенант всё обстоятельно рассказал, всё время пытаясь выяснить, где же это я был, что не знал о таком основополагающем событии в своей стране. На что я поначалу отделывался короткими фразами про работу за границей. По лицу лейтенанта было заметно, что он мне не особенно верит.

Пару раз я заметил его интерес к моим татуировкам на запястьях, удивился Петрович и моему физическому состоянию, ведь физиология анавра за год моих метаний во временной петле привела, чего греха таить, рыхлое 53-летнее тело в идеальную физическую форму. И этого было не скрыть, так как, повторюсь, я пребывал всё в тех же заслуженных труселях и шлёпках. Тело атлета с лицом подержанного предпенсионера.

Видимо, сделав для себя какие-то окончательные выводы, лейтенант неожиданно задал мне вопрос.

— Слышь. Никитич, ты не обижайся. Но ты, видать, человек бывалый и непростой судьбы. Можешь не отвечать, конечно. Ты сидел?

А что мне было скрывать? Главное, не говорить всей правды. А там пусть думает что хочет.

— Сидел, Петрович. Не здесь, за кордоном. В лагере.

— И что?

— Сбежал.

— О, как. И повоевать пришлось?

— Было дело.

— Хм. Ну ладно. Не хочешь говорить, не нужно, — тон лейтенанта после этого ещё потеплел. Он повернулся к капитану, — надо бы и нам честь знать. Ничего не попишешь. Придётся военкому докладывать и дело в прокуратуру передавать, — он тяжело вздохнул поднимаясь.