Монсон съел один за другим три горячих бутерброда, откусил от четвертого — и тут его настигла изжога с отрыжкой. Он прикрыл рот рукой. Желудочный сок горел в глотке; Монсон отложил нож и вилку и откинулся на спинку стула.

— Брат и сестра Нильсоны, — сказал он. — Ты ведь видишь их в школе?

— Да. — Малин поднялась, забрала у него тарелку и приборы. — Маттиас Нильсон весной перешел в девятый класс. Хороший воспитанный мальчик, не шумный.

— Дальше будет учиться в городе?

— Да. Двухгодичный курс, насколько я знаю. Мне кажется, он думает стать полицейским или, может быть, пожарным.

— А девочка? Вера?

Малин села рядом с ним, чуть заметно покачала головой.

— Профориентация у учеников начинается только в восьмом классе. Я, конечно, знаю Веру, вижу иногда в коридоре. Слышу, как отзываются о ней учителя.

— И как же они отзываются?

— Прилежная, хорошо учится. — Малин сразу заговорила уклончиво.

— Но? — Монсон знал жену не хуже, чем она его. Знал, когда пора задать уточняющий вопрос. Малин пожала плечами.

— С ней иногда трудновато.

— В каком смысле? — Монсон словно увидел девочку перед собой. Мосластые ноги, детский голос.

Малин выглянула в прихожую, словно опасаясь, что кто-нибудь из сыновей стоит там и слушает. Потом наклонилась к мужу.

— Она не по годам развитая. Мальчики, алкоголь. Подключили куратора, но это все, что мне известно.

Монсон кивнул. Ему вспомнились глаза Веры Нильсон. В них были ум, настороженность — и что-то еще. Какое-то беспокойство.