– Вы, милашки, будете сопровождать меня до Тегерана, а там вы вручите мне один из ваших идиотских пластиковых цветочков, скажете мне, что я отправляюсь в рай, а потом впихнете меня в самолет компании Пэн-Эм и отправите меня отсюда к черту.

Это было лучшее из всего того, что они услышали за это утро. Римо тоже подумал, что у него получилось неплохо. Особенно про «отсюда к черту».

К восходу следующего дня он уже был в Атланте, в пентхаусе отеля «Пичтри Плаза», и все пытался вспомнить мелодию, которую насвистывал накануне в иранской пустыне.

Он решил, что неплохо справился с заданием. Ему понравилась та его часть, в которой он прибег к мистике. У него всегда бывали проблемы с мистикой, но на этот раз, кажется, сработало.

– Ну? – донесся скрипучий голос из самой большой комнаты просторного гостиничного номера.

– Прошло чудесно, – откликнулся Римо. – Как по волшебству. Все как ты говорил.

Он услышал легкий свист выдыхаемого воздуха, а потом:

– Конечно, все прошло хорошо.

Римо вошел в комнату. Тщедушный хилый человечек сидел посреди комнаты в мерцающем и переливающемся желтом утреннем кимоно. Жидкие пряди белых волос, как нимб, обрамляли желтое азиатское лицо, обтянутое кожей, напоминающей пергамент. Косматая борода колыхалась в такт движению губ.

– Я сказал тебе, что надо делать, – произнес старик. – Я выразился ясно. Разве что-то было неясно?

– Ага, точно, – подтвердил Римо. – Ты выразился ясно. Но, понимаешь, ты все время называл Иран Персией и говорил о шахах древности и о том, как чтили они Дом Синанджу, ну и, сам знаешь.

– Может быть, я и не знаю, но я выясню, – сказал Чиун, правящий Мастер Синанджу, наставник Римо, в очередной раз уловивший первый дымок огня неблагодарности.

– Ты был прав, – сказал Римо. – Легенды там все еще живы – о Синанджу и о шахах древности. Все еще живы.

– А почему бы им не быть там до сих пор живыми? – спросил Чиун.

Голос его был ровным и холодным, кик первый лед, сковавший пруд.

– Правильно, – попытался успокоить его Римо. – Ты был прав.

– Совсем не правильно, – отпарировал Чиун. – Ты совсем не прав. Я лучшие годы своей жизни ассассина посвятил тому, чтобы обучить хоть чему-нибудь белого человека, а он все-таки удивляется, что то, что я ему говорю, обстоит так, как я говорю. Удивляется! Разве тебя удивляет, что на тебя не действует холод или что мир может начать двигаться медленнее у тебя перед глазами? Разве тебя удивляет, что руки твои обладают той силой, какую вселенная предначертала иметь человеку?

– Нет, папочка, – негромко подтвердил Римо.

– И тем не менее слава Синанджу, то, что в былые времена великий Дом ассассинов пользовался должным уважением среди цивилизованных народов, удивляет тебя. Персы помнят своих ассассинов. Американцы не помнят ничего, им даже незнакомо чувство благодарности.

– Я очень благодарен тебе, папочка, за все, чему ты меня обучил.