Как оказалось, нынешний «недолимит» связан не с тем, что следователей и прокуроров стали реже сажать, — отнюдь. Просто открылись два новых учреждения для этой категории — в Челябинске и Ставропольском крае. И всех «новеньких» отправляют туда, а не в Мордовию (в 2021 году в ИК прибыло всего лишь 27 осужденных). Кроме того, многих сидельцев ИК № 5 перевели по их письменному заявлению поближе к дому.

Впрочем, пока еще не всех желающих отправили туда, куда они попросили. Бывший глава столичного СК Александр Дрыманов подал обращение на перевод в ИК-3 Рязанской области (в Рязани живут его близкие, среди них есть инвалид I группы, который просто физически не может приехать к нему на свидание в Мордовию). У некоторых осужденных на руках даже есть решение судов о переводе. Но они всё ждут и ждут.

Больной осужденный в помещении отряда

— У меня родители — москвичи, — рассказывает заключенный Георгий. — Мать — инвалид первой группы, она ни разу не смогла приехать в Мордовию. А отец приехал, но путь его так измотал, что через несколько дней после поездки он умер. Я уверен, что если бы не дорога до колонии, он бы остался жив.

На производстве в мебельном, швейном, колбасном и макаронном цехах заняты 456 человек. Большая часть арестантов шьют. Как некоторые иронизируют, «на воле шили уголовные дела, а за решеткой — рабочую форму». Девять человек на момент нашего визита получали высшее образование. Оно здесь платное, но стоит в районе 11 000–20 000 рублей за семестр, и, как нас уверяют, некоторые осужденные эти деньги сами зарабатывают на производстве. Сидельцы, правда, на зарплату жалуются… Но, опять-таки, не все.

— Жалоб на условия содержания не имею, — говорит некогда главный следователь Москвы Александр Дрыманов. Он в телогрейке, в руках шапка-ушанка. На лице подобие улыбки (как не похожа она на его обычную!). — В колонии уже семь месяцев. В первом отряде. Работаю. Шью железнодорожные костюмы. Любой труд почетен.

— К психологу ходите? — спрашиваем мы.

— Нет, помощь психолога не нужна. Тут каждый сам себе психолог. Всё в порядке, не волнуйтесь. Зато кругом лес. Приятно утром встать и подышать чистейшим воздухом.

— Это хорошо, что не унываете.

— Есть небольшой нюанс. По УДО отпускают, основываясь на характеристике — исправился или не исправился осужденный. А что такое вообще «исправился»? Я вот 34 года в погонах проходил, служил стране. Я знаю, что такое самодисциплина. Как я должен исправиться и в чьем понимании? Люди за 50 лет вообще исправляются? Нужен какой-то новый термин, а то живем по советским, устаревшим.

Дрыманов поднял важную проблему. Тысячи осужденных не могут выйти по УДО, потому что в чьем-то понимании они не исправились.

Несколько сидельцев рассказали нам о медпомощи, которая им требуется (особенно тяжелая ситуация с инвалидами, среди которых есть колясочник). Но нерешаемых проблем, на наш взгляд, не было. Все, что нужно, — вывести людей на обследование и лечение, оборудовать для них туалеты и спальные места, решить вопрос с уходом для тех, кто не может за собой ухаживать.

Спортивный дворик около одного из отрядов. Здесь бывшие силовики занимаются спортом и отдыхают

Можно ли понять, что творится в колонии, чем она живет, обойдя часть помещений и поговорив с некоторыми сидельцами? И да и нет. Расскажем три истории, которые это подтверждают.

История первая. «Козлодерня» и кипяток

Накануне нашего визита в камере № 18 ШИЗО свел счеты с жизнью 65-летний Александр Гончаров. В прошлом сотрудник РУБОП получил срок за убийство лучшего друга. После трагедии Гончаров попытался покончить с собой, но его спасли. В Мордовскую ИК № 5 он попал в 2019 году, оказался в отряде № 5, где до него были Квачков, Сугробов и Захарченко. Причем двое последних говорили о провокациях со стороны осужденных-«активистов». Не обошлось без неприятностей и у Гончарова. По словам близких, на него натравили психически нездорового осужденного, получившего срок за педофилию.

— Изначально отец вел себя спокойно, ни с кем не конфликтовал, — говорит сын (к слову, тоже экс-полицейский). — Он помогал в библиотеке, писал стихи (нам после смерти отдали 24 тетради с его произведениями), занимался научной работой — сравнивал две редакции «Славянских вед» (в свое время организовал музей славянской культуры в Воронеже «Дом Сварога»).

Как пенсионера, его не могли обязать работать. Но пытались привлекать к бесплатному труду — заставляли обрезать нитки с готовой швейной продукции. Отец протестовал, и из-за этого начался конфликт с администрацией. Летом «активисты» стали его пугать тем, что «опустят». Но поводов все не было и не было. Тогда его поместили в «козлодерню» (так называют помещение для обыска, где часто оказываются осужденные с низким социальным статусом). Туда же подсадили психически ненормального педофила. Кстати, это тот же самый человек, которого использовали в провокации с полковником Захарченко. Когда отец вернулся в отряд, его стали там «прессовать». Сказали, что теперь он должен быть всегда с «опущенными», раз находился в одном помещении с таким и еще кипятка ему наливал. Отец позвонил домой по таксомату, назвал имена «активистов» и сотрудников. Сказал дословно: «Попробуйте меня спасти». Моя сестра сразу же отправилась в колонию.

Дочь Гончарова рассказывает, как была на приеме у начальника, как тот не пустил ее к отцу на свидание, но пояснил, что Гончаров помещен в ШИЗО, поскольку занимался членовредительством. За сутки до окончания срока наказания он прочитал сокамерникам в ШИЗО стихотворение собственного сочинения «Ушел последний честный мент» и ночью свел счеты с жизнью.

— Мы полагаем, он сделал это, чтобы не возвращаться в отряд, где его будут снова унижать, — говорит дочь. — СК отказал в возбуждении уголовного дела по статье «Доведение до самоубийства». Прокуратура нарушений не усмотрела. Но мы продолжаем бороться.