— Тебе повторить всё? — спросил я. — Или хватит сокращённой версии?
Ухмыльнулся — максимально нагло и вызывающе. Представил, как выглядела бы моя ухмылка, будь я сейчас в своём прежнем теле. Тогда бы подобный номер с Кузиным точно не сработал — Сан Саныч сам бы повторил всё вместо меня. И сделал бы это максимально вежливо и подробно — сомневаюсь, что он среагировал бы иначе на размер моих кулаков (тех, прошлых): проверял на подобных ему моральных уродах неоднократно. А вот нынешние мои кулаки не должны были его испугать.
— Друзья и знакомые называют тебя Шурочкой, — начал я рассказ. — Потому что Александр — это мужское имя, тебе оно не подходит…
Говорил спокойно и уверенно, глядя Сан Санычу в глаза. Добавил в голос писклявых ноток, чтобы речь моя звучала с минимумом угрозы и максимально обидно. Сутулился и «нервно» шевелил пальцами на руках — показывал Кузину «неуверенность и беззащитность». Мои слова звучали тихо и монотонно. Я говорил неторопливо, чтобы каждая фраза доходила до затуманенного алкоголем разума Сан Саныча. Боролся с зудом в носу — чувствовал: вот-вот чихну от табачного дыма.
— …Ну а по вечерам ты надеваешь платьице своей подруги и прогуливаешься по кварталу — надеешься своей тощей жопой приманить ухажёров…
Кузин шагнул ко мне резко, стремительно, будто профессиональный боец. Без крика и ругательств. Только скрипнул паркет под его ногами. Ни вздохом, ни взглядом Сан Саныч предупредил о своём рывке. Смотрел на меня, скрежетал зубами. И вдруг уже сократил расстояние между нами за — доли секунды. Ударил без замаха. Целил мне кулаком в глаз. Я не ожидал от него подобной прыти. А потому от удара увернулся — лишь ощутил движение воздуха около своей скулы.
— И это всё, что ты можешь? — выдал я шаблонную фразу из киношных боевиков. — Еле ноги переставляешь. Алкаш. Руками машешь, как девчонка. Ты бы ещё попытался мне глаза выцарапать… петушара.
Следующий удар не стал сюрпризом. Я бессовестным образом подставил под него физиономию Саши Усика — решил, что новые шрамы её хуже не сделают (а может даже украсят). Кузин и тут оплошал. Врезал мне сбоку в челюсть — нокаут у него не получился, да и нокдаун тоже. Встреча с его кулаком звоном отозвалась у меня в голове. Но не принесла для моих нужд ни капли крови. Я отшатнулся, отошёл от стены (врезаться в неё затылком не планировал). Провёл по лицу ладонью: убедился, что цель не достигнута.
— Да ты и бить не умеешь, Шурочка, — прошипел я. — Хватит уже меня за лицо лапать и наглаживать. Я в твои девичьи забавы играть не намерен.
Кузин стёр со своего лица улыбку. Выдохнул в мою сторону ругательства и спиртовой запашок. Снова ударил. Бил без затей — кулаком в нос. Вот только рассчитывал, что я отклонюсь. Я же шагнул ему навстречу. И удар превратился в толчок. В удачный толчок. В болезненный. Но не это главное. Из моих ноздрей брызнула кровь! Яркая, густая. Полила на губы и на подбородок. Я ощутил на языке её солоноватый привкус. Увидел кровавые капли поверх синих линий на груди Сан Саныча. И потёки крови на своей рубахе.
«Испачкал пальто», — всплыла в голове печальная мысль. Я запоздало сообразил, что, прежде чем принялся дразнить Кузина, должен был снять верхнюю одежду. Подозрительным бы этот момент потом не выглядел. Не пришлось бы нести в химчистку пальто. Сдул с губ кровавые брызги — угодил рубиновыми каплями в лицо Кузина. Мужчина пошатнулся, как от удара — размазал кровь по своим щекам. Я заметил, что выронил шапку. Та откатилась к входной двери, словно боялась, что позабуду её в квартире Нежиной.
В этой новой жизни меня ещё не били (если не считать встречу с Горьковским душителем). И уж точно не молотили по моему лицу с таким остервенением, как это делал Кузин. «Эсэсовиц» уверовал в безнаказанность. Размахивал руками, точно мельница лопастями. И целил мне не только в лицо — дважды врезал по уху, расцарапал мне ногтем кожу на лбу. Я принял на себя пять ударов (считая первое попадание в нос — шесть). Решил, что этого вполне достаточно. Шагнул в сторону — подсечкой повалил Сан Саныча на пол. Ухмыльнулся ему в лицо.
— Ты ещё и еле на ногах стоишь, балерина.
Кузин встал на четвереньки.
— Ну всё, пионер! — сказал он.
Сунул руку в карман.
— Ты договорился.
Сан Саныч извлёк из кармана складной нож. Большим пальцем ловко открыл его. Раздался тихий щелчок. Короткий клинок блеснул в свете тусклой жёлтой лампы. Взглянул острым кончиком на мои ботинки. Я едва сдержал желание сплюнуть кровь на паркет, проверил языком, не пострадали ли зубы (повреждений не обнаружил). Наблюдал за тем, как Кузин неторопливо и неловко поднялся на ноги. Он не спускал глаз с моего лица. Улыбался. Сжимал в кулаке чёрную рукоять. Грудь его часто вздымалась, будто после бега.
Сан Саныч медленно приподнял руку, направил острие ножа на мою шею.
— Сейчас я отрежу тебе язык, пионер, — пообещал он.