- Человек же не всегда может сразу к врачу обратиться, - заметила я. – Давай скажем, что тебя тошнило все утро, и ты не мог выйти из каюты.

- Ты думаешь, он мне поверит? – повернулся Элис.

- Ну, как я видела в столовой, у тебя неплохо получается дурить людям головы, - пожала плечами я. – Немножко косметики, чтобы подчеркнуть болезненность, чуть-чуть притворных и при этом соблазнительных страданий – и твой медбрат растает как миленький.

Элис задумался, а потом скривился и заявил:

- Да ну, не прокатит. Это издалека можно людей обманывать, а вблизи всегда видно, врет человек или нет. Он же меня осматривать будет, забыла?

- Фигня. Я из тебя сейчас такую конфетку сделаю – каждый будет подходить и спрашивать, не плохо ли тебе, - оживилась я, перелезла через этого злостного нарушителя дисциплины и пошла копаться в сумке. Пока извлекала на свет свой скудный набор косметики, Элис попытался свалить в ванную:

- Только не вздумай опять голову мыть – времени нет совсем, и я ее тебе вчера уже помыла, - предупредила я его. Элис что-то возмущенно буркнул в ответ. Тоже мне, адепт чистоты.

Когда он вернулся, я уже была во всеоружии. Для начала я замазала тональником все, что подозрительно напоминало здоровый румянец. Потом слегка растерла под глазами свой любимый черно-фиолетовый карандаш. Потом добавила пару темных пятен, делая лицо осунувшимся. Труднее всего было устроить ему покрасневшие глаза: на предложение заложить в них по соринке Элис ответил категорическим отказом. Так что пришлось поблуждать под ресницами красным карандашом для губ. Элису это очень не понравилось, он дергался и пытался моргать. В результате я несколько раз случайно ткнула ему в оба глаза, и они приобрели искомую естественную красноту и легкую припухлость от слез. Последним пунктом я слегка забелила ему губы тональником. Отошла, полюбовалась – красота! В смысле, страх божий. Я даже решила немного убавить яркость грима под глазами, потому что Эл выглядел, как настоящий вампир.

- Полюбуйся, - пригласила я его к зеркалу. Элис оценил и даже, кажется, начал верить в реальность плана.

- А теперь пункт номер два, - я потянула его обратно. – Соблазнение.

- Чего-о? – протянул, скривившись, Элис.

- Не чего, а кого. Медика вашего, - пояснила я. – Он должен не просто поверить тебе, а по-настоящему пожалеть тебя. Кого жалеют мужчины? Хрупких беззащитных женщин. Ну, или тау, нет особой разницы в данном случае. Для начала, давай порепетируем, как ты войдешь.

- Давай, я уже на месте соображу, а? – взмолился Эл.

- Ага. Испортишь ты все, - возразила я. – У тебя что, такой большой опыт соблазнения мужчин?

- Нет, конечно, - Эл презрительно приподнял верхнюю губу и смешно сморщил нос.

- Тогда слушай настоящую женщину и не рыпайся, - выпятив свою плоскую грудь, заявила я. – Сначала робко стучишься, замираешь в дверях и в меру жалобно, в меру стесняясь, просишь войти. Как только получаешь разрешение, идешь к нему, садишься на стул и с этого момента смотришь куда угодно, только не в глаза: делаешь вид, что стесняешься, понял?

- Ну, типа, да, - с легкой ноткой презрения к предстоящему ответил Элис.

- Дышать надо так: вдыхаешь чуть больше, чем обычно, а потом просто расслабляешь мышцы. Получается тяжелый, болезненный выдох. Ну-ка, попробуй.

Элис запыхтел.

- Нет, это слишком грубо. Ты как будто после бега пытаешься отдышаться, - раскритиковала я. – Полегче давай, полегче. Во-от, правильно. Теперь по поводу голоса: ты не должен говорить откровенно жалостливо: это всегда выглядит подозрительно. Ты должен говорить так, словно тебе совсем не хочется признаваться в том, что ты плохо себя чувствуешь. Это понятно?