– Оставляю машину возле гольф клуба и просто слоняюсь по округе, бывает, подхожу ближе к дому и наблюдаю. Похоже, он понял, что я слежу за ним, выжидаю момент… Когда мне исполнилось шестнадцать, мы с ним договорились: он не приближается ко мне, в обмен я молчу… Он нарушил обещание. Думаю, это он убил мою собаку. А Дэвис и Рей… Даже не знаю. Той ночью, когда я была там в последний раз, его не было в доме. В подвале есть небольшое окно, оно всегда, сколько помню, неплотно закрывалось. Перед тем как забраться в дом, я проверила, стоит ли его машина в гараже. Там было пусто, значит, он уехал, и я влезла через подвальное окно в дом. Мне вдруг захотелось взглянуть как там все сейчас.

– Ты не в курсе, но Джон тоже присматривает за тобой. Я видел его сегодня ночью за твоим домом в лесополосе перед железной дорогой.

Браун помолчал, наверное для того чтобы я уяснила для себя всю опасность своего положения и продолжил.

– О чем ты должна молчать?

Все-таки мои самые худшие опасения сбывались. Джон понял, что я замышляю и решил опередить меня на ход вперед. Барри в большой беде и мне придется обо всем рассказать. Мои слова конечно не остановят время и не нарушат гармонию мира. Стены этого дома не рухнут под их тяжестью, погребая под собой меня, Брауна и Маф, уже спящую на диване напротив. Они не внесут дисгармонию во вселенную, все будет, как и прежде. Страшная правда, обличенная в слова, может уничтожить только меня одну. Но мне стоит думать сейчас не о себе, а о Барри. Ему нужна моя помощь, вот что самое главное на этот момент.

Я, набрав в легкие больше воздуха, как перед прыжком в воду, повернулась к Брауну и тихо, чуть слышно, начала говорить. Он сидел совсем рядом, в тусклом и неверном свете настенного бра его лицо, прорезанное морщинами, казалось серым и неживым. Он слушал и слышал каждое произнесенное мной слово. Я видела, как опускаются его плечи, как играют желваки на скулах, слышала, как с каждым разом все громче стучит его сердце, но мне не было жаль его.

Я закрываю глаза, на меня накатывает темнота.

Я бреду по непроглядной тьме и внимательно смотрю себе под ноги, чтобы не споткнутся о маленький белый, но такой незаметный среди отросшей травы газона мяч или еще чего хуже провалиться носком кеда в лунку.

Поле гольф клуба вплотную подступает к заднему двору нашего дома на Вуд Клоуз. Ноябрьский пронизывающий ветер подхватывает меня, толкает в спину, торопит с возвращением к «семейному очагу».

Мне тринадцать, сегодня остаток дня я провела, сидя в торговом центре Теско Экстра в Гаере и слоняясь по парку Бель Вью. Я часто так делаю, убегаю из дома и сижу где-нибудь в людном месте, наблюдаю за прохожими или мечтаю о собаке.

Я останавливаюсь на холме перед самым спуском к нашему заднему двору и издалека смотрю на окна, проверяю, нет ли где света. Мой дом, светлеющий в темноте из-за желтых стен, отделанных песчаником, кажется мне внушающим ужас чудовищем, которое так и ждет когда девочка подойдет вплотную, чтобы схватить ее. Сейчас оно дремлет.

Я отважно подхожу ближе, но не к веранде, а к подвальному окну, тихо открываю раму и спускаюсь ногами вперед, некоторое время вишу в воздухе, затем разжимаю пальцы и тихо приземляюсь на бетонный пол подвала. Некоторое время перевожу дух и прислушиваюсь. Здесь неприятно пахнет сыростью, по углам полно огромных пауков и паутины.

Сняв куртку и кеды и держа все в руках, пробираюсь на первый этаж к лестнице, замираю на миг. В доме тихо, слышно только как под крышей скорбно воет ветер, да иногда пощелкивает рассыхающееся дерево старой лестницы. Моя комната на втором этаже в конце коридора, но чтобы попасть туда, нужно пройти незаметно мимо родительской спальни.

В воздухе я ощущаю легкий запах спиртного, значит, мать опять пьяна и наверняка спит на кушетке в гостиной. Временами я ее просто ненавижу за слабодушие, с каким она плывет по течению жизни ничего не предпринимая для того чтобы помочь мне. А иногда мне хочется взять ее за руку и бежать вместе, куда подальше из этого страшного дома. Когда мы вернулись с той морской прогулки, я замкнулась в себе, и она все поняла, но не захотела исправлять сложившуюся ситуацию. Оставила все как есть.

Моя мать чувствует себя ответственной за все, что происходит со мной. Ведь это по ее вине кошмар ворвался в мое детство, и теперь она глушит свою совесть алкоголем. А еще я чувствую отвращение к себе, потому что возвращаюсь в этот дом каждой ночью, мне не хватает решимости уйти отсюда навсегда.

Мне удается благополучно добраться до своей комнаты, но там меня уже ждут.

Розовые обои канули в лету под слоем из постеров с рок группами, плюшевые звери навсегда заперты в стенном шкафу, но моя ненавистная кровать все та же: море маленьких подушечек, которыми удобно заткнуть мне рот, и балдахин из розового газа. Каждый раз, лежа на спине и ощущая на себе тяжелое дыхание, я смотрю в это розовое марево, и мне кажется, что оно обволакивает меня как липкая паутина и душит.

Джон сидит на краю кровати, поигрывая наручниками, их он позаимствовал у себя на службе, его недавно повысили до инспектора и он безмерно счастлив. Бежать бесполезно, мне никто не придет на помощь. Джон расскажет всем, какая я плохая и развратная и все будут тыкать в меня пальцем и смеяться за спиной. В школе хватает проблем из-за моей застенчивости, у меня нет друзей и я всегда одна.

Несколько лет назад я считала, что Джон поступает правильно и то, чем мы с ним занимаемся, вполне нормально. Об этом он твердил мне постоянно, и я ему верила. Но теперь повзрослев, я поняла, что все происходящее – искажение, уродливый выверт его фантазий. Так не должно быть и только его постоянные угрозы заставляют меня молчать.

Я не сопротивляюсь и делаю все, что говорит мне Джон. Я слушаю вой ветра и стуки на чердаке, пытаюсь считать про себя сначала до ста, потом до тысячи, так легче перенести боль и унижение.