Какое-то время Сидельников молчал.

— Виталик, Союз — это иллюзия… — выдохнул наконец он свои сомнения. — Я не хочу сказать, что его нет вообще, но отправляться туда нельзя. Это абсолютно другой мир, другая вселенная, в конце концов. По большому счёту о ней ничего неизвестно. Вдруг, там совершенно другие физические законы?

— Профессор из Союза ничего об этом не говорил. По телевизору тоже ничего подобного не показывают.

— Да мало ли что там показывают! Не верь никому — ни профессору, ни телевизору.

— Тогда и тебе не надо.

— Мне — верь. Я добра тебе желаю.

— Если желаешь добра, то помоги улететь в Союз. Это всё, о чём я тебя прошу.

Этот суровый, отстранённый человек повернулся ко мне и пристально, отчаянно как-то посмотрел мне в глаза.

— Сынок, — шепнул он. — Если ты улетишь в Союз, то мы больше никогда не увидимся. Оттуда нет возврата.

— Не увидимся. Но так лучше. Это же идеальный мир! Папа, ради чего мы боремся здесь? Ради того, чтобы построить этот мир. И мне остался до него всего шаг.

— В том-то и дело. Мы боремся, чтобы построить его здесь. Это наша судьба. Готовый идеальный мир создан не для нас, мы должны его заслужить.

— Пусть меня застрелят за мои мысли и поступки, но я заслужил его!

— Виталик, возможно, тебе кажется, что там легко и прекрасно, но вдруг он разочарует тебя?

— Он не может разочаровать!

— Несмотря на свою ненависть к капитализму, ты его продукт. Ты привык к этой жизни, не к той. Ты абсолютно несовершенный человек, тебе будет непросто в совершенном мире.

— Я справлюсь. Я обязательно справлюсь!

Отец долго молчал. Сидя неподвижно, изредка моргая, смотрел прямо перед собой. Потом едва заметно кивнул и произнёс:

— Хорошо. Если ты хочешь, пусть будет так.