Вот и сподобил господь отдать в казенное учение Андрюшеньку. Пойдет по стопам старшего брата. Хотя… Тьфу! Прости, господи, прегрешения наши! О чем я? Ведь Владимир-то теперь… Реальное, впрочем, окончил он блестяще, послушным был, почтительным сыном, примером служил для младших братьев и сестер. А их, детей, Сергею Ефремовичу с Анной Николаевной ни много ни мало, а семерых бог послал: пять сыновей, да двух дочек… Ну а потом уже, как уехал Владимир поступать в петербургский Лесной институт, так и началось с ним… Политиканом стал, социалистом. И жалко, и обидно, и стыда ведь не оберешься. Сын члена городской управы — под надзором полиции, супротив царя-батюшки возгордился идти! Нет! Андрея Сергей Ефремович не упустит. Ему и дело передаст, когда время подойдет. Кто из сыновей лучше справится с текстильной фабрикой, с двумя домами, со всем немалым хозяйством Бубновых? Тут и гадать не надо. Да и другие сыновья в обиде не будут, если основное дело родителя возьмет в свои руки Дедка, как сами они прозвали Андрюшу за мудрые не по годам рассуждения.

Сергей Ефремович встал, перекрестился, еще раз взглянул на прошение и положил бумагу в папку.

Опасения отца оказались ненапрасными. Старший сын Владимир, приехавший без приглашения Сергея Ефремовича в родительский дом с женой-«социалисткой» и малолетней дочерью, быстро сошелся с младшими братьями. Особенно тянулся к нему любознательный от природы и рано пристрастившийся к книгам Андрей.

Как-то Андрей стал невольным свидетелем очередной стычки отца со старшим братом. А дело было так. Они с Владимиром разбирали привезенные им книги, когда в комнату вошел Сергей Ефремович. Подойдя к столу и прочитав название лежавшей сверху книги, отец насмешливо произнес:

— «Капитал». Что же, капиталы — дело хорошее. Но без трудов праведных их не наживешь, сколь ни читай толстых книжек, а только в поте лица своего да в смирении приобретешь состояние.

— Это, папенька, именно о том, как рабочий человек трудится в поте и грязи, а состояние наживает хозяин. О том, как фабриканты обманывают труженика, как дерут с него три шкуры, чтобы получить побольше прибыли.

— Занятно. А для кого ж писана сия премудрость — для хозяев иль для рабочих? Иль, как ни крути, для смуты писана?! Чтоб одних, значит, православных на других натравить, чтоб не по Христовой заповеди, а по какой-нибудь бусурманской жить, не возлюбить ближнего своего, а возненавидеть? Может, тут написано, что и я деру три шкуры с рабочих? Просвети, почитай!

Молчаливо державшему сторону брата Андрею показалось, что отец ударил без промаха. Все знают: папенька хоть и суров порой, но обращается с рабочим людом «по-божески», за большими прибылями по чужим костям не топает.

— Нет, папенька, тут не про вас пишут, и такого я вам сказать не могу, — пытался уйти от ссоры Владимир.

— А ты, сделай милость, скажи! Ведь вам, социалистам-политиканам, идеи дороже отца родного. Уж скажи, чего меня эксплуататора-аспида жалеть! Говори, деру я три шкуры?

— Ну уж, если говорить по правде, папенька, трех шкур вы со своих рабочих, пожалуй, не дерете.

Андрей перевел дух: кажется гроза проходит стороной. В глазах отца заиграли торжествующие искорки, губы начали складываться в подобие улыбки. Но в этот момент Владимир неожиданно для Андрея и Сергея Ефремовича, а может, и для самого себя добавил жестко:

— Вы две с половиной дерете!

— К… как? Как ты смеешь! — взвизгнул отец. — Вычислил, значит?! Тогда уж считай, сколько этих шкур идет вам, мои детки. Сколько их уходит на ваше ученье, на музыку Катеньке, на живопись Мишеньке, на представительство ваше в столицах. Может, полторы? Или все две?! Нам ведь с маменькой и половины хватит.

И, круто повернувшись, Сергей Ефремович обиженно засеменил к двери.

Спор Владимира с отцом впервые заставил Андрея задуматься о происхождении семейного достатка. Кто же прав, папенька или Володя? Ведь отец хоть и строг, но все же любит их всех. Содержит такую большую семью, прислугу. Но и Володя любит отца, живет, можно сказать, за его счет со всей своей семьей, а так ведет себя, так огорчает родителей. Странно.

…Младшие сыновья Сергея Ефремовича, как и многие их сверстники, увлекались голубями. Андрей поднимался на голубятню всегда с книгой. Здесь под воркованье и гульканье птиц удивительно легко и приятно читалось. Салтыков-Щедрин и Чехов, Пушкин и Некрасов, Тургенев и Успенский, Писарев и Белинский заполняли досуг учащегося иваново-вознесенского реального училища Андрея Бубнова. Большинство произведений проглатывались залпом. Лишь привезенный Владимиром «Капитал» читался совсем по-иному. Приходилось часто откладывать книгу, чтобы мысленно сопоставить прочитанное с окружающей действительностью или обратиться за разъяснением к старшему брату.

Однажды Андрей увидел у Владимира небольшой газетный лист с крупным заголовком «Искра». Левее названия три строки более мелкого шрифта: «Российская социал-демократическая рабочая партия», а правее: «Из искры возгорится пламя!»

— Это та самая «Искра»?

— Да, брат. Это первый номер нелегальной газеты нашей партии. Печатается за границей, но пишет на злобу российского дня. Охранка уже пронюхала о ее распространении. Поэтому нужна особая осторожность. Если «Капитал» ты можешь читать почти открыто — его правительство пока не запретило, то тут смотри в оба.