— Сегодня чуть не избили.
— За что?
— Следователь оскорбил меня, сказал, что из татарина инженера не выйдет. Я заметил, что азербайджанцы — народ с древней культурой и что русские профессора по всем предметам ставят мне отличные оценки. «Видимо, это случайность», — возразил следователь, а я ответил ему, что это так же случайно, как и то, что он стал следователем…
— Мешади, хочу написать на родину, дать знать твоей матери об аресте.
— Если сделаешь это, я обижусь на тебя. Меня арестовали из-за пустяка и, наверное, вскоре выпустят. Все спрашивают: «У вас подпольная организация? Кто в нее входит?» Но я все отрицаю, да и нет никакой организации, сам знаешь.
Даже самому близкому своему другу Селиму Мешади не говорил о том, что он связан с подпольщиками.
Надзирателю, видимо, надоело быть сторонним свидетелем разговора, и он постучал по решетке:
— Хватит. Говорите по-русски.
— Мой товарищ не знает русского языка, — ответил Мешади.
— Это меня не касается.
— Видишь, Селим, каких идиотов назначают жандармами. Они смешны в своем служебном слабоумии. Ну да ладно. Меня не исключили из института?
— Не исключили. Пока ждут.
— Хорошо, я выйду отсюда. У них на руках нет никаких доказательств…
— Может быть, Мешади, тебе не стоит заниматься политикой? Ни к чему доброму это не приведет.
— Это смотря что подразумевать под словом «доброе»…
— Трудно быть заключенным? — спросил Селим.
Мешади грустно улыбнулся другу и ответил:
— Нет, не очень…
Когда друзья расставались, в глазах Селима стояли слезы. Он чувствовал, что его товарищ, земляк стал на дорогу тяжких испытаний, борьбы, но не знал, правилен ли этот путь.
…Прошло две недели, и Мешади Азизбекова выпустили. Он вернулся в институт, встретился с друзьями, вновь приступил к учебе. Краткосрочное заключение не охладило его бойцовского пыла, но только утвердило в справедливости борьбы, которую вели молодые революционеры. Идеи, владевшие его мыслями, были велики, цель ясной.