По НКИДу был издан приказ об увольнении чиновников, отказавшихся признать новое правительство. «Служащие министерства иностранных дел, которые не явятся на работу до утра 13 ноября, — гласил приказ, — будут считаться уволенными с лишением права на государственную пенсию…»

Вскоре контрреволюционная газета «Новая жизнь» «скорбила» об увольнении тридцати таких чиновников. «Покинул казенную квартиру директор канцелярии министра Б. А. Татищев, — сокрушался «День». — Укладывает свои вещи товарищ министра А. М. Петряев».

Из высших чинов МИДа на сторону революции перешло лишь несколько человек. Новому руководству министерства пришлось опираться на младших служащих и технический персонал. Курьеры, швейцары, работники типографии стали потихоньку выполнять свои несложные обязанности. По просьбе Маркина ВРК направил сюда рабочих Трубочного, Путиловского, Военно-подковочного заводов, пришли и военные специалисты-шифровальщики. МИД как государственное учреждение понемногу начал работать.

Среди тех, кто появился в, те дни в здании № 6 на Дворцовой площади, был и Джон Рид. Он служил в Наркоминделе два месяца — с декабря 1917 года по февраль 1918 года.

Вместе с другими иностранными коммунистами он работал в Бюро интернациональной революционной пропаганды при наркомате. Бюро занималось распространением антивоенной литературы среди солдат Германии и бывших союзников России. Изданные бюро газеты и листовки забрасывались в окопы противника. Эту работу очень высоко ценил В. И. Ленин.

Джон Рид был дружен с И. А. Залкиндом, часто встречался он и с Н. Маркиным, выполнял его поручения. 4 января 1918 года, когда стало известно, что контрреволюционеры готовятся ночью совершить вылазку, Н. Маркин собрал митинг в большом зале. Он вызвал добровольцев для вооруженной защиты наркомата. Одним из первых поднял руку американский коммунист.

Джон Рид в своих очерках описал «изумительные перемены», происшедшие в министерстве иностранных дел:

«Дом № 6 по Дворцовой площади, напротив Зимнего дворца. Когда вы входите, унаследованный от старого режима швейцар в синей ливрее с медными пуговицами и красным воротником берет у вас пальто, шляпу и калоши; он делает это с тою же почтительностью, что и прежде, когда раздевал принцев крови и иностранных послов. Сейчас посетители в большинстве простые рабочие и солдаты, которые именуют швейцара «товарищ» и чувствуют себя здесь очень уверенно…

В кабинете сидит товарищ Залкинд, худощавый, быстрый человек с лицом итальянца и беспорядочной седой шевелюрой. Он в стареньком полувоенном костюме, на ногах — сапоги. Он долго жил в эмиграции… беседуя с вами, улыбается и настроен весьма революционно. За столом напротив сидит товарищ Маркин, его помощник, молчаливый матрос с суровым взглядом.

…В глубине несколько солдат попивают чай из побитого самовара. По стенам торчат крюки; на них висели портреты царских министров. По чьему-то недосмотру остался Горчаков, грудь у него в орденах, на шее крест с бриллиантами. Под Горчаковым висит простенькая репродукция с портрета Бебеля, а на стене напротив прибита открытка, с которой на нас взирает Карл Маркс. Над письменным столом Залкинда гравированное изображение Пекинского конгресса — собрание дипломатов со всех концов мира… Чья-то непочтительная рука начертала на раме: «Шайка контрабандистов…»

Когда большевики пришли к власти, чиновники и канцеляристы всех министерств объявили забастовку. Сейчас они просятся назад. Время от времени они попадаются мне на глаза, щеголеватые молодые люди в безукоризненно сидящих фраках, с несколько ошеломленным выражением лица. Неслыханная реформа новой власти состоит в том, что она требует от чиновников, чтобы они занимались делом. Вообразите, что кто-нибудь потребует того же от наших чиновников в Вашингтоне!»