— Прочь! — закричала Арлетт, отпихивая от себя Тафюра. — Ты пришел мстить? Так мсти! — Изогнувшись, она пантерой прыгнула в сторону, туда, где в углу стояло грозное оружие, не раз сослужившее хозяйке добрую службу. Арлетт вскинула самострел: — Получай!
Губерт исчез, и Арлетт поняла, что проснулась.
— Госпожа! Госпожа! — трясла ее за плечо служанка. — Беда! Франки разбиты, турки вот-вот ворвутся в город! — заполошно причитала она, мешая греческие слова с вульгарной латынью. — Надо бежать, спасаться!
— Куда бежать? — не совсем еще пришедшая в себя после сна пробормотала Арлетт. — У нас нет лошадей…
— Нет, госпожа, ваш муж прислал человека с лошадьми, он просил спасти вас, когда понял, что битва проиграна.
— Ты что несешь, Гортензия? — воскликнула Арлетт, наконец обретая себя в реальности. — У господина всего одна лошадь, мерин Единорог, на котором он и уехал сражаться. Разве ты не знаешь? Ему еще повезло, что он служит у князя Боэмунда. Многие благородные рыцари отправились в битву пешком, так как не смогли добыть себе даже жалкой клячи!
Лупоглазая служанка глупо уставилась на госпожу.
— Но он здесь… — сказала она.
— Гони всех вон! — приказала Арлетт твердо. — Я не верю, что норманны разбиты, они никогда не сдаются, да здравствует Боэмунд!
Приподнявшись на кровати, женщина прислушалась, до нее не сразу дошло, что стало причиной шума в прихожей; раздался чей-то злобный возглас, ответом которому стал слабый стон, что-то тяжелое рухнуло на пол, и в следующую секунду в комнату ворвались люди с оружием. Арлетт метнулась к самострелу, она натянула тетиву, вложила стрелу в желобок, но выстрелить не успела. Чьи-то сильные руки схватили ее, запястья за спиной обвила веревка, которую умелые проворные пальцы, стянув до боли, ловко завязали узлом. Арлетт пыталась кусаться, но в рот ей запихнули грязную тряпку, а потом кто-то, подкинув женщину в воздухе, как игрушку, бросил себе на плечо.
Видя замешательство в рядах турок, франки возрадовались, но и этого мало, на горе вдали появились облаченные во все белое всадники, восседавшие на огромных белых же конях.
— Святой Георгий! — восклицали одни.
— А вон тот — Меркурий! — наперебой кричали другие, хватая за рукава товарищей.
— Дмитрий! Дмитрий! Вон там, справа от Георгия! С нами Бог! Господь хочет так!
Хьюго и Тибальд в первом ряду арьергарда, привставая в седлах, искали глазами Боэмунда, ибо именно он командовал сегодня. Князь Тарентский, чувствуя возбуждение, которое охватило толпу, ждал, когда и коням и людям станет невмоготу терпеть и ничто уже не сможет удержать их от атаки. Боэмунд, облаченный в самые лучшие доспехи, приподнялся в стременах во весь могучий рост и поднял копье.
Расплавленным серебром вспыхнули на солнце крылья шлема. Князь впервые надел его при таких обстоятельствах — для битвы он был слишком легким. Этот убор обычно венчал голову Боэмунда во время торжественных церемоний, в нем великий норманн приходил в Палатий к Алексею, и льстивые греческие сановники перешептывачись, зная — вот идет самый страшный враг их, а принцесса Анна, дочь базилевса, с восторгом писала о красивом ясноликом и румянощеком графе[12], выделяя его из многих особо.
— Братья! — крикнул Боэмунд. — Впереди враг, но и позади нет нам спасения, голод и тиф прикончат нас скорее и вернее, чем турки. С нами Бог! Он явил нам знак, святые пришли, чтобы сразиться за нас. Опрокинем же турок!.. — Восторженный рев стал ответом на слова Боэмунда. Когда крики стихли, князь продолжал: — Не останавливайтесь нигде!
Ломите! Убивайте всех, кто попадется вам на пути, будь то мужчина, женщина, старик или ребенок! Но не трогайте имущества врагов, ибо вы сражаетесь не за победу, а за жизнь, никто из неверных не должен уйти!.. — Он сделал маленькую паузу, чтобы наполнить легкие воздухом, и на выдохе выкрикнул так, что даже расположения турок достиг принесенный ветром зычный, страшный, зверский крик: — Бог хочет так!
— Бог хочет так! — взревели два десятка тысяч глоток. — Бог хочет так! Бог хочет так!
Комья покрытой пожухлой травой почвы, мелкие камешки, песок и глина вырвались из-под конских копыт. Загудела земля, набирали ход дестриеры, мерины, кобылы и даже жалкие походные клячи, вьючные животные, ставшие под рыцарские седла, — все они, скаля в нетерпении зубы и раздувая ноздри в предчувствии кровавой потехи, несли седоков к победе.