Иваницкий почувствовал, как по позвоночнику липкой холодной струйкой потек пот.

– Да что же это такое в самом деле! – пугаясь прошептал он.

«Борщева убили, это мне теперь ясно, а кто следующий?»

И полковнику Иваницкому стало еще хуже.

Окно кабинета с крестом рамы шатнулось и поплыло перед его глазами.

– Боже, боже, – пробормотал полковник, опускаясь в кресло и подтягивая к себе блюдо с графином. Он налил полный стакан воды, а затем дрожащей рукой разбрызгивая воду на галстук, сделал несколько глотков.

"Да, следующий я. Ведь недаром же Гапон прислал на полигон своих людей. Да-да, я!

И надо скорее отсюда бежать, скорее! Но сейчас я убежать не могу, слишком много людей на полигоне. Значит, ночью. Ночью надо уносить ноги, надо выкопать деньги, забрать их и на «Уазике», якобы для проверки постов, самому лично поехать. А затем в Смоленск, из Смоленска в Москву, а оттуда куда глаза глядят. Только бы убраться отсюда, унести ноги. Иначе все! Ведь займутся, наверняка займутся и Борщевым, и теми тремя офицерами из ГРУ. А если не власти займутся мною, то тогда – сам Гапон. Я слишком много знаю, я сидел на кране. Да, мы с Борщевым заварили дело и вляпались в дерьмо. Борщев хоть пожил в свое удовольствие… Рестораны, водка, девки, проститутки, любовница.., он себе ни в чем не отказывал. А я, я, полковник Иваницкий, даже доллара из заработанных денег не истратил! Они все лежат в толстых пачках, упакованные и завернутые.., как младенцы. И каждая пачка перевязана веревочкой. Боже, за что мне такое наказание?! – и тут же полковник сам себе сказал:

– А ведь ты сволочь, Иваницкий! Ты же прекрасно знал, на что шел. Тебе никто своей воли не навязывал, тебя никто за руку не тянул. Ты сразу согласился, думал, обеспечишь себя на всю жизнь. Думал, все занимаются такими делами… Да, я так думал. Боже, во что я вляпался! Но, может, еще и обойдется?" – мелькнула мысль.

Этой мыслью полковник тешил себя не раз.

И пока ему удавалось выходить сухим из любых переделок. И после убийства людей из ГРУ все обошлось, и когда Борщев залетел в милицию, тоже все обошлось.

"Но неужели они ничего не боятся? – подумал Иваницкий о генералах, министрах и о Матвее Гавриловиче Супоневе. – Ведь у них у всех руки в крови. Ведь на их совести столько человеческих жизней! Ведь они своей отравой погубили столько людей, как ни одна война! Боже, о чем я думаю!? Если я сейчас ничего не предприму, то Супонев меня убьет.

Убьет не задумываясь. Ему-то на мою жизнь наплевать. Пришлют других полковников, майоров на этот долбаный полигон, и те станут, как и я раньше, отпускать спирт. Будут приезжать по ночам цистерны, загружаться и уезжать. Нет, с Гапоном лучше не конфликтовать", – и полковник Иваницкий, выскочив из штаба, направился к людям Гапона, которые, развалившись на травке у входа в склад, перекидывались картишками.

Он объяснил, что случилось, сослался на разговор с директором ликеро-водочного завода, затем на самого Супонева и сказал:

– Мужики, надо искать куда делась машина. Там, между прочим, двадцать тонн спирта.

А это без малого сорок тонн водки. Это два вагона водки. Спирт надо найти.

Один из людей Гапона – мрачный, черноволосый – злобно сплюнул себе под ноги.

– Полковник, скорее всего, их замели.

Не могли они налево толкануть спирт. Может, правда, попали в аварию – это другое дело.

Дернуть они не могли, ведь Гапон достанет где угодно. А если достанет, то раздерет на кусочки. Знаешь, полковник, он раздерет так, как голодный раздирает мойву. Я не завидую ни Грише, ни экспедитору. Смерть их будет страшной. Они даже в адском сне не могут себе представить, что с ними произойдет, если они дернут. Поэтому маловероятно, что они спирт налево завернули, скорее всего, в аварию попали. Ладно, пошли, – бросил он трем своим парням, и они, забравшись в джип, отправились на поиски пропавшего «Урала».