– Кто командир этого второго эшелона?

– Пока координирует все действия оперативный отдел штаба корпуса. Назначать командира в эти разномастные подразделения я не вправе. Так что единого командования и штаба там нет.

– Хм… Так это же получится черт знает что? Уверен, что у этих подразделений если и есть радиостанции, то они маломощные, а значит, связь со штабом корпуса в самый нужный момент наверняка нарушится. После нашего удара, как это уже бывало, в радиоэфире начнётся такой бедлам, что наладить связь с подразделением, использующим обычную полковую рацию, не получится, даже если с нашей стороны применять для этого мощную радиостанцию бронепоезда. Использовать делегатов связи это не выход – получится так же, как в КМГ Болдина. Вон от делегатов связи, направленных в 11-й мехкорпус или в 5-й стрелковый корпус, всё ещё нет никаких известий. Нужно обязательно единое командование второго эшелона. Как думаешь, Борис Михайлович, полковник Зашибалов, комдив 86-й, справится с командованием всего второго эшелона, не будет дуть только в свою дуду?

– Думаю, что справится – командир он жёсткий и грамотный. Его дивизия с тяжелейшими боями отходила от границы, при этом паники и потери управляемости в ней не было. Убыль личного состава в дивизии, конечно, большая, но прежде всего это связано с тем, что она практически непрерывно испытывала фланговые удары – соседи-то все разбежались.

– Хорошо, его и назначим командиром так называемого второго эшелона. Готовь приказ! Какие ещё части, кроме остатков 6-й кавдивизии, входят в этот ваш второй эшелон?

– Да сборная солянка, конечно, получается – тут и УРОвцы, и пограничники, и остатки нескольких сапёрных батальонов, а из крупных формирований, в которых насчитывается не менее пятисот штыков, можно выделить сводные отряды из 8-й и 13-й стрелковых дивизий.

– Мда!.. Я бы назвал это скопище людей с оружием не вторым эшелоном предстоящего наступления Красной Армии, а свободным куренем имени батьки Махно. Хотя у нас мало времени, но с этим узлом будущего бардака нужно что-то делать.

Обращаясь уже к командиру радиоузла, стоявшему прислонившись спиной к боковой стене бронеотсека, я спросил:

– Лейтенант, у вас имеются данные для установления связи с 86-й стрелковой дивизией?

Лейтенант коротко ответил:

– Так точно, товарищ генерал!

Я, глянув на часы, продолжил:

– Тогда пока прекращайте терзать волну 9-й САД, продолжите чуть позже. Сейчас немедленно устанавливайте связь с 86-й дивизией. Дивизионному радисту сообщите, что командарм 10-й армии срочно желает переговорить с комдивом.

Лейтенант козырнул и подошёл к радисту, сидевшему за аппаратурой. О чём-то пошептался с ним, после чего начал щёлкать тумблерами и вертеть ручку гетеродина. Пока связь устанавливалась, я, обращаясь уже к Пителину, заявил:

– К чёрту эти отряды, группы и остатки разбитых частей – пополняем ими 86-ю стрелковую дивизию, и уже все вопросы будем решать с её командиром. Если он в тяжелейших условиях сохранил дивизию и не допустил в её рядах паники, то и сейчас всю эту махновщину придавит.

В отличие от попытки установить связь с 9-й САД, радиочастота 86-й стрелковой дивизии для наших радистов оказалась более счастливой. Связь была установлена. Командир дивизии находился в том же доме, где располагалась рация, поэтому подозвали его очень быстро. Разговор наш вышел довольно долгим. Больше пяти минут, я посчитал это допустимым, так как никаких особых секретов в нём не было. Я ещё по довоенным совещаниям был знаком с полковником Зашибаловым, но всё равно представился в своём новом качестве командарма. Потом, не слушая слов поздравлений, потребовал краткого отчёта о положении дел в дивизии. А затем начал выдавать печеньки в виде перечисления подразделений, отрядов и групп, которые придаются его дивизии для пополнения и доведения её до штатной численности. Естественно, всю эту информацию мне диктовал Пителин, периодически сверяясь с листком, который он достал из своей толстой папки. Закончив с печеньками, перешёл к прозе жизни, закатив целую речь:

– Михаил Арсеньевич, я знаю, досталось твоей дивизии под Цихановичами, но нам всем досталось. Тяжелейшее сейчас положение, но порядок наводить нужно. А в армии, чтобы навести порядок, прежде всего требуется единоначалие. Единственное соединение в 10-й армии, которое ещё как-то дышит, это шестой мехкорпус, это даже в Москве заметили и назначили меня командармом десятой вместо Голубева. Тот вместе со штабом армии умотал из намечающегося Белостокского котла одним из первых. Ну, это ладно, Сталин ему судья – я про другое. Управление твоего 5-го стрелкового корпуса тоже, наверное, умотало, вслед за штабом армии, по крайней мере, мои делегаты связи его не нашли. А значит, я своим приказом переподчиню твою дивизию управлению 6-го мехкорпуса. Так что больше никаких бурчаний насчет того, что у тебя есть своё начальство, чтобы никто не слышал. Все распоряжения, исходящие из штаба 6-го мехкорпуса, исполнять так же, как выполнял бы приказы командира 5-го стрелкового корпуса. И второе, полковник, ты знаешь, что завтра начинается крупная операция. Ваша дивизия пойдёт в наступление вторым эшелоном и задачи будет выполнять чрезвычайно важные для успеха всей операции. А личный состав дивизии за день да операции практически обновится на две трети. Нормально ли это – конечно нет, но делать нечего, воевать по-любому придётся и боевого взаимодействия добиваться не путём учений, а непосредственно в боях. А для этого нужна дисциплина, жесточайшая дисциплина. Поэтому разрешаю тебе для наведения железной дисциплины в подразделениях дивизии, без всяких трибуналов, расстреливать паникёров, трусов, бойцов, отлынивающих от выполнения боевых заданий. Приказ такой я тебе пришлю, и пускай его зачитают всем бойцам дивизии, а не только одному пополнению. Думаю, применять его, может, и не придётся – всё-таки люди, которые пополнят дивизию, уже прошли свои круги ада и не сдались, не запаниковали. Как их немцы ни прессовали с 22 июня, они не разбежались, как тараканы, по щелям, а продолжали биться с супостатами. И не их вина, что части, в которых они служили, были разъединены и потеряли связь с единым организмом Красной Армии. Думаю, хорошие кадры получит дивизия – обстрелянных, крепких духом бойцов. Но на всякий случай приказ я тебе пришлю. Всё, Михаил Арсеньевич, – удачи тебе в предстоящих боях. Планы, доведённые до вас полковником Пителиным, соблюдать неукоснительно. От наших согласованных действий в предстоящие дни будет очень многое зависеть для всей страны.

На этом сеанс связи был завершён. В моём сердце тревога за действия прибившихся к нам сторонних подразделений несколько улеглась. Хотя если прямо сказать, я ни о каких сторонних подразделениях всего пару часов назад и не думал. Голова болела только за людей 6-го мехкорпуса, ну и, конечно, за моих бывших ребят, продолжающих служить в 7-й ПТАБр. А наступление на Варшаву действительно, как и нашёптывала сущность моего деда, была авантюрой и актом отчаянья. Но вот теперь, после прибытия в Хорощ, беседы с Пителиным и его товарищем Леоновым, а ещё, конечно, разговора по рации с Жуковым и неожиданного возвышения в военной иерархии, моё восприятие действительности очень сильно поменялось. Раньше мир был конкретный – был враг, было моё соединение, пускай и большое, но с вполне понятной структурой и службами. А теперь ничего не понятно. На мою бедную голову свалилась ответственность за действия совершенно неизвестных мне подразделений и людей, которых я не знал. А моя натура была воспитана на том, что нельзя доверять людям, которых ты не знаешь. Разрыв психики и представлений о мире. Теперь я понимал, какой, в сущности, был у меня маленький мирок. Оставалось неизменным одно – любым путём удержать сползание страны в ту яму безнадеги, в которой она находилась в моей бывшей реальности. Любыми методами, какими угодно жертвами, но остановить этот проклятый фашистский молох – вплоть до того, что самому с противотанковой гранатой броситься под него. А согласие стать командармом и было моей противотанковой гранатой. Поэтому к чёрту все сомнения и неуверенность в своих силах. Вперёд и с песней, как сказал бы мой друг Пашка.

Ехидный голос второй моей сущности как будто пробудился от этой незамысловатой мысли и своими возмущенными возгласами и брюзжанием заполонил весь мозг. О чём-то думать было невозможно, пришлось вступить в мысленный диалог с этой приземлённой сущностью. Не менее ехидно мысленно я воскликнул:

– Ну что, проснулся, любитель удобств и привилегий! Что-то, когда нужно разрабатывать планы или вести неприятные разговоры, тебя не слышно. Пробуждаешься только когда что-то может ущемить твоё благополучие. Небось, расцвёл там, когда назначили командармом. Знаю, любишь чины, зараза! Но не зря же говорят – любишь кататься, люби и саночки возить. Так что поработать, помучиться придётся, дедуля, чтобы стать настоящим командармом.