Улыбнувшись и слегка кивнув головой напоследок, Беллоуз удалился от онемевшей Сьюзен и пошел узнавать, в какой операционной идет операция на желчном пузыре. Сьюзен смотрела ему вслед. Теперь наступила ее очередь смутиться. Владевшие ею злость и возмущение улетучились после внезапного приступа самокритики у Беллоуза. Ее бунтарская выходка показалась ей глупой и неуместной. И то, что вся эта вызванная случайной ситуацией самоаналитическая речь произносилась так искренне, вынудило ее пересмотреть свои первоначальные суждения о Беллоузе. Она провожала Беллоуза взглядом, пока тот шел к главной доске объявлений операционного блока. В этом чуждом ей окружении он явно чувствовал себя как дома. Впервые Сьюзен немного впечатлилась и подумала, что Беллоуз не такой уж плохой, как показался вначале.

Остальные студенты были уже готовы отправиться в операционные. Джордж Найлз показал Сьюзен, как надеть поверх обуви бахилы и подвернуть завязки. Затем она надела колпак и, наконец, маску. Закончив облачаться, студенты миновали стенд с расписанием и через дверь с вращающимися створками прошли в "чистую" зону оперблока.

Сьюзен ни разу до этого не бывала в операционной. Она видела несколько операций через стекла галереи в операционных залах, но те впечатления напоминали телевизионную передачу. Стеклянная перегородка полностью изолировала наблюдателей от происходящей на операционном столе драмы. Никто из них не ощущал себя ее участником. Когда студенты шли по длинному коридору, Сьюзен охватило возбуждение, перемешанное со страхом перед такой очевидной в этом месте человеческой смертностью. Студенты миновали операционные одну за другой, и Сьюзен могла видеть компактные группы людей, склонившихся над тем, что, как она знала, было спящим пациентом с разъятой операционной раной и выставленными легкоранимыми внутренностями. Идущая навстречу им медсестра тянула операционную каталку, а с другого конца ее толкал анестезиолог. Когда группа приблизилась, Сьюзен увидела, что анестезиолог прозаично придерживает подбородок пациента, которого натужно рвало.

– Я слыхал, что в Ватервильской долине навалило метровый слой снега, – говорил анестезиолог операционной сестре.

– Я хочу отправиться туда в пятницу сразу после работы, – откликнулась медсестра, и пара с каталкой прошествовала дальше в послеоперационную.

Образ искаженного лица только что прооперированного больного отпечатался в обострившемся сознании Сьюзен, и она невольно вздрогнула.

Группа остановилась перед операционной номер восемнадцать.

– Постарайтесь свести болтовню к минимуму, – сказал Беллоуз, глядя через окошко в двери операционной. – Пациент уже под наркозом, плохо. Я хотел, чтобы вы увидели, как это делается. Но ничего. Сейчас здесь будет много суеты во время ограничения операционного поля и тому подобного, поэтому стойте около правой стены. Когда они начнут оперировать, встаньте вокруг стола так, чтобы что-нибудь увидеть. И если у вас возникнут вопросы, задайте их позже, о"кей? – Беллоуз посмотрел на каждого студента. Он снова улыбнулся, встретившись взглядом с Сьюзен, и толкнул дверь операционной.

– А, профессор Беллоуз, добро пожаловать! – прогудела крупная фигура, облаченная в стерильный халат, перчатки и стоящая возле рентгеновского аппарата. – Профессор Беллоуз привел свой выводок посмотреть на самые быстрые руки на восточном побережье, – продолжил хирург, смеясь. Он поднял свои руки, пародируя голливудские фильмы, и ненатурально широко развел их в стороны. – Я надеюсь, ты предупредил этих впечатлительных детишек, что спектакль, который они увидят, это редкостное удовольствие.

– Этот медведь, – направляясь к смешливой личности у рентгеновского аппарата, сказал Беллоуз студентам довольно громко, чтобы слышали все в операционной, – есть результат слишком длительного обучения. Это Стюарт Джонсон, один из трех старших ординаторов. Нам придется мириться с его присутствием четыре ближайших месяца. Он пообещал мне вести себя как цивилизованный человек, но что-то я в этом не очень уверен.

– Ты сам ведешь себя не по-спортивному, Беллоуз, потому что я умыкнул у тебя эту операцию, – продолжая смеяться, сказал Джонсон. – Эй, ребятки, пошевеливайтесь, давайте закрывайте больного. Вы что, собираетесь возиться с этим всю свою жизнь?

Ограничение операционного поля быстро закончилось. Маленькая задрапированная металлическая арка нависла над головой пациента и подобно экрану отделила анестезиолога от хирургов. Остался виден лишь небольшой участок верхней части живота пациента справа. Джонсон переместился к правому боку пациента, а один из ассистентов стал слева. Операционная сестра придвинула прикрытый стерильной простыней операционный столик с полным набором инструментов. Стройные ряды сосудистых зажимов выстроились на лотке. Скальпель имел новое, острое как бритва лезвие, защелкнутое в рукоятке.

– Скальпель, – скомандовал Джонсон.

Нож скользнул в его обтянутую перчаткой правую руку. Левой рукой он оттянул кожу живота пациента от себя, чтобы погасить усилие разреза. Студенты молча двинулись к столу, с любопытством вытягивая шеи. Все это напоминало приготовление к казни. Они мысленно пытались подготовиться к тем образам, которые угрожали хлынуть в их мозг.

Джонсон, держа скальпель сантиметрах в пяти от бледной кожи, посмотрел поверх шторки-экрана на анестезиолога. Анестезиолог медленно выпускал воздух из манжетки тонометра, глядя на шкалу. 120/80. Он поднял взгляд на Джонсона и едва уловимо кивнул головой, отпуская занесенный нож гильотины. Скальпель глубоко погрузился в ткани и затем беззвучно повернул, скользя в их толще, под углом примерно в сорок пять градусов. Рана раскрылась, и пульсирующие струйки артериальной крови забрызгали операционное поле, но затем иссякли и вовсе исчезли.

Тем временем в мозге Джорджа Найлза наблюдался любопытный феномен. Картина скальпеля, вспарывающего кожу пациента, немедленно передалась в зрительный анализатор в затылочной коре мозга. По ассоциативным нервным волокнам сигнал затем передался в теменную долю, где произошло его осмысление. Возбуждение из теменной коры начало распространяться так быстро и широко, что затронуло и область гипоталамуса, что, в свою очередь, вызвало расширение кровеносных сосудов в мышцах. Кровь буквально отхлынула от мозга Джорджа, заполняя расширенные сосуды, что и привело к потере Джорджем Найлзом сознания. Он свалился в обмороке, упав на спину. И его голова с резонирующим звуком стукнулась о виниловый пол.

Джонсон обернулся на раздавшийся звук. Его удивление немедленно переросло в типичную для хирургов быстро возникающую и проходящую злость:

– Ради Христа, Беллоуз, уведи этих детишек отсюда, пока они не научатся выносить вид нескольких эритроцитов.

Качая головой, он снова стал орудовать кровоостанавливающими зажимами.

Медсестра, развозящая больных, сунула под нос Джорджу ампулу с резким запахом нашатырного спирта, мгновенно вернувшим ему сознание. Беллоуз склонился над ним, подложив руку под его шею и затылок. Как только Джордж полностью пришел в себя, он сел на полу, удивившись, как он здесь очутился. Осознав происшедшее, он совершенно смутился.