— Кила! Раскидай стадо! — крикнул бригадиру бобкарь и увел конвой, плотно закрыв за собой дверь.
— Откуда вы? — спросил Аслан мужиков, озиравшихся по сторонам.
— С Певека. Строгорежимные. Нам от амнистии облегчение режима вышло. На усиленный определили, — сверкнул мужик запавшими, черными бусинками-глазами и занял шконку Чинаря.
Иные по двое, «вальтом» легли. Тощие мешочки, сумки — под голову. Лица у всех землистые, кожа да кости. Смотреть жутко.
— За что погорел? По какой статье? — спросил Аслан соседа. Тот сделал вид, что не слышит. И тогда снизу ответили:
— За яйца влипли. Втроем. Мы с Тимкой, да этот — Алеха. Хотели всех под вышку. Да Сталин помер. Нас сюда… По четвертаку на каждый хрен.
— За изнасилование, что ль? — уточнил Аслан.
— Ну да. Он дочку свою, а мы — малолетку. Наша, вишь какая незадача, померла. Четыре года ей было. А его девке — десять лет. Живая. Да баба ему не простила. В суд подала, дура.
— Родную дочь? — не поверил в услышанное Аслан.
— Моя дочь. Не твоя, — огрызнулся сосед и добавил: — Что тут особого?
— А малолетку за что? — подступил Кила к двоим новичкам.
— Отец у ней — легавый, дышать мешал. Вот и отомстили…
— А ну, монатки собирай! Живо! — вскинулся Аслан. И, сорвав соседа со шконки, сбросил на пол: — Вон из барака, козлы! Духу вашего чтоб тут не было! Не размазали вас власти — мы поможем! — надвинулся на посеревшего соседа ощетинившейся горой.
— А ты тут не командуй! Не к тебе в гости! Нас сюда определили не по своей воле. Не у себя дома, не распоряжайся. Небось и сам не за доброе сюда попал. Нече глотку раздирать. А то и заткнуть сможем, — раскорячился, засверкал глазами сосед.
Аслан вскипел. Сцепив зубы, сделал шаг навстречу. И когда сосед кинулся, поддел ногой в пах. Тот к двери отлетел. Об косяк ударился. Аслан выбил его сапогом наружу. Следом за ним мешочек выбросил.
Повернувшись к двоим насильникам, спросил, багровея:
— Сами уберетесь иль помочь?
Те вторично предложения ждать не стали. Шмыгнули за дверь поспешно.
— Зачем мужиков с барака выгнал? Где им теперь спать? Ведь люди они, — раздался чей-то голос.
— Люди? Детей убивают разве люди? Родную дочь силуют — люди? — возмутился Кила.