— Вот и прибыли, — сверкнул шофер белоснежной колымской улыбкой, открыв два ряда белых-белых зубов… Вставных…

— Спасибо! — протянул ему руку Аслан.

— Прощай! Навсегда прощай, на всю жизнь. И никогда не возвращайся не по своей воле, — пожелал водитель.

Аслан повернулся к Упрямцеву. Тот взглядом попросил выйти из автобуса и первым шагнул на ступеньку.

— Не обижайся, Аслан! Пойми меня правильно. Я все верно делал…

— Спасибо, что худшего не случилось. А ведь могло, — подал руку Аслан.

— Всего тебе самого доброго! — пожелал Борис Павлович и, вырвав листок из записной книжки, написал свой адрес. — На всякий. Когда обида пройдет. Черкни, — сунул листок в карман Аслана.

Тот вскоре забыл о нем и, подхватив чемодан, пошел на Колымскую.

Окна в доме светились столь приветливо, словно приглашали войти, обогреться.

Аслан вошел в калитку. Две громадные собаки кинулись на него со всех ног, заходясь лаем. На их голоса из дома вышла Наташка.

В тапочках, в халате, бигуди в волосах. Увидев Аслана, растерялась.

— Здравствуй, Наташа! — улыбался тот радостно.

— Вы освободились? — глянула на чемодан тоскливо.

— Да, я свободен, — не услышав ответного приветствия, насторожился Аслан.

— Это хорошо. Поздравляю вас, — улыбнулась скованно, неискренне.

— Поблагодарить вас пришел, рассчитаться за ту помощь, — полез Аслан в карман за деньгами.

— Ну, что вы, Аслан, зачем обижаете? Не нужно денег, — запротестовала девушка, покраснев.

— Наташ, я домой уезжаю, — сказал он, погрустнев.

В это время в приоткрытую дверь вышла старушка.

Пригласила Аслана войти в дом. Девушка посторонилась, пропустила гостя, вошла следом.